А.С.ПУШКИН
Отцы пустынники
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв.
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста.
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи
***
Ф.И. ТЮТЧЕВ
О вещая душа моя,
О сердце, полное тревоги, —
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..
Так ты — жилица двух миров,
Твой день — болезненный и страстный,
Твой сон — пророчески-неясный,
Как откровение духов…
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые —
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
1855
Наш век
Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! — я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»
***
А.Н.ПЛЕЩЕЕВ
Учитель
Он шел безропотно тернистою дорогой,
Он встретил радостно и гибель и позор;
Уста, вещавшие ученье правды строгой,
Не изрекли толпе глумящейся укор.
Он шел безропотно и, на кресте распятый,
За этот грешный мир, порока тьмой объятый,
За ближнего лилась Его святая Кровь.
О, дети слабые скептического века!
Иль вам не говорит могучий Образ тот
О назначении великом человека
И волю спящую на подвиг не зовет?
О, нет! Не верю я. Не вовсе заглушили
В нас голос истины корысть и суета;
Еще настанет день… Вдохнет и жизнь и силу
В наш обветшалый мир учение Христа
***
И.А. БУНИН
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет — Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»
И забуду я все — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав —
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным Коленам припав.
***
КОНСТАНТИН РОМАНОВ
Меня бранят, когда жалею
Я причиняющих печаль
Мне бессердечностью своею;
Меня бранят, когда мне жаль
Того, кто в слабости невольной
Иль в заблужденье согрешит…
Хоть и обидно мне, и больно,
Но пусть никто не говорит,
Что семя доброе бессильно
Взойти добром; что только зло
Нам в назидание взошло.
Больней внимать таким сужденьям,
Чем грусть и скорбь сносить от тех,
Кому мгновенным увлеченьем
Случится впасть в ничтожный грех.
Не все ль виновны мы во многом,
Не все ли братья о Христе?
Не все ли грешны перед Богом,
За нас распятом на Кресте?
1888 г.
***
С.А. ЕСЕНИН
За горами, за желтыми долами
Протянулась тропа деревень.
Вижу лес и вечернее полымя,
И обвитый крапивой плетень.
Там с утра над церковными главами
Голубеет небесный песок,
И звенит придорожными травами
От озер водяной ветерок.
Не за песни весны над равниною
Дорога мне зеленая ширь —
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь.
Каждый вечер, как синь затуманится,
Как повиснет заря на мосту,
Ты идешь, моя бедная странница,
Поклониться любви и кресту.
Кроток дух монастырского жителя,
Жадно слушаешь ты ектенью,
Помолись перед ликом Спасителя
За погибшую душу мою.
1916
***
СЕРГЕЙ БЕХТЕЕВ
Мой народ
Среди скорбей, среди невзгод,
Всегда я помню мой народ;
Не тот народ, что ближним мстит,
Громит, кощунствует, хулит,
Сквернит святыни, нагло лжет,
Льет кровь, насилует и жжет,
Но тот народ — святой народ,
Что крест безропотно несет,
В душе печаль свою таит,
Скорбит, страдает и молчит,
Народ, которого уста
Взывают к милости Христа
И шепчут с крестного пути:
«Помилуй, Господи, прости!..»
1937 г.
Венценосец
Посвящается дорогой сестре моей 3. С. Толстой
Он мне грезится всюду, венчанный Изгнанник,
Осененный терновьм венцом,
Неповинный Страдалец, небесный Избранник,
С величавым и кротким лицом.
Изнывает ли сердце под гнетом страданий,
Грудь ль жмется от думы больной;
И в юдоли скорбей, и в борьбе испытаний,
Он везде и всегда предо мной.
И мне чудится — слышу я голос любимый,
Слышу милую, нежную речь;
И, тоскуя в изгнаньи, всем миром гонимый,
Я спешу свое горе пресечь.
И слагаются накрест усталые руки,
Замолкает мой ропот пустой;
И встают предо мной Его горькие муки,
Его крест. Его подвиг святой.
О, мой Царь; униженый злодеям в угоду,
Всеми преданный в годы войны,
Ты погиб за любовь к дорогому народу,
За величье и славу страны.
О, гляди на меня всеблагими очами,
Будь всегда и повсюду со мной,
Пробуждая в душе неземными речами
Веру в правду и подвиг земной.
Королевство С. X. С; 1922 г.
За что?
Ответ недоумевающим
Грех, тяготеющий над нами — вот
сокровенный корень нашей болезни, вот источник
наших бед и злоключений
Слова Послания пагриарха Тихона от 18 июня 1918 г.
Нам, русским, послан Крест тяжелый,
И мы должны его влачить,
За грех чудовищной крамолы,
За то, что не хотели чтить
В своей бессовестной гордыне,
Как непокорные сыны,
Нам Богом данные святыни
Благой и мудрой старины.
За то, что нехристям в угоду
Преступный замысел творя,
Себе мы прочили свободу
И свергли Ангела-Царя.
И тем, покрыв себя позором,
Дерзнули клятву осквернить,
За всех нас данную Собором,
Во век Романовым служить.’
И вот за этот грех великий
Страдаем всюду мы теперь,
И Русью правит деспот дикий,
Бесчеловечный, лютый зверь.
И долго будем мы томиться
Под нам ниспосланным Крестом,
Пока в душе не совершится
У нас великий перелом,
Пока от зол мы не очнемся,
И, приведя наш бунт к концу,
К Царю мы, каясь, не вернемся,
Как дети блудные к Отцу.
г. Ницца, 20 октябри 1942 г.
***
АЛЕКСАНДР СОЛОДОВНИКОВ
«Ни лобзания Ти дам.»
Ночью в сад за преданным Христом
С поцелуем подошел Иуда.
Господи, мы тоже предаем
Поцелуями Тебя повсюду.
Причащаться к чаше подходя,
Сбросив с сердца ледяную груду,
Тайный голос слышу я всегда:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Ставлю ли я к образу свечу,
Деньги ли передаю на блюдо,
Постоянно с робостью шепчу:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Если я живу как фарисей,
И по мне судить о вере будут,
Не услышу ль в совести своей:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Ближнего ль придирчиво сужу,
За собой не замечая худа.
Каждый раз испуганно твержу:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Все, чем Ты не славишься во мне,
Осуждает горько мой рассудок,
И звучит в сердечной глубине:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Не могу исправить сам себя,
Жду спасенья своего, как чуда.
Да смиренно веря и любя
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
/1957 — 1958/
+++
Как поле утренней росою
Ты милостью покрыл меня.
Я — как Израиль столп огня —
Твой образ вижу пред собою.
На землю, как прозревший, я
Гляжу счастливыми глазами,
Как вновь отверстыми ушами
Внимаю гимнам бытия.
Как Товий ангелом храним,
Я осенен добром людским,
Как Даниил во рву у львов
Спасен от смерти и оков.
Но что во мне? Идут года,
Живу, не принося плода.
О, как смоковницу меня
Не иссуши к исходу дня.
1932
Светлая заутреня в старости
По небу темному волокнами
Несутся тучи…
Блудный сын
У храма я стою под окнами
В большой толпе, как перст, один.
Там свет, заутреня пасхальная,
Там пир, там Отчий дом родной
Для всех, кому дорога дальняя,
И кто закончил путь земной.
За возносящимися дымами,
В сиянии паникадил
Мне мнится — полон храм любимыми,
Которых я похоронил.
Там мама празднично лучистая,
Отец с улыбкой доброты,
Головка дочки шелковистая
И братьев милые черты.
Но, отделен решеткой кованой
От мира тайны и чудес,
Молюсь: да будет уготовано
Обнять их мне…
Христос Воскрес!
1960
Покаяние
Глаза мои, где вы были?
Где было сердце мое?
Осколок далекой были
Вонзил в меня острие.
О, если бы темной страсти
Не отдал я чистоты,
И было бы счастье, счастье,
Со мною была бы ТЫ.
Но сердце под грудой грозной
Раскаяния и стыда,
И только слезою слезной
Растопится эта беда.
А был ведь и я ребенком,
Я мальчиком ясным был,
Смеющимся, нежным, звонким,
И вот закопался в ил.
О, если бы смылись пятна
С моей поникшей души,
Вознесся б я елью статной
В душистой лесной глуши.
Лежу я под грудой грозной
Раскаянья и стыда,
Но жаркой струею слезной
Растопится эта беда.
Непонятые намеки,
Неузнанные значки!
Горите, горите, щеки
От боли и от тоски!
О, если б воздвигнуть мертвых,
Откинув крышки гробов,
И сколько б было простертых
Живых у ног мертвецов!
Вина перед ними грозно
Совесть мою тяготит,
Но Господу все возможно
Он даже меня простит.
/1956-1959/
На Пасхе
Хоть он теперь не богомолен,
Наш заблудившийся народ,
И звон умолкших колоколен
Его к молитве не зовет,
Но голос сердца изначальный
В его душе еще звучит,
И в светлый день первопасхальный
«Христос Воскресе» говорит.
Тогда, покорный древним силам,
В распах кладбищенских ворот
Идет народ к родным могилам,
Идет, идет, идет, идет.
И на могилах теплит свечи,
И крошит хлеб, и кормит птиц,
И молится, и чает встречи
С заветным сонмом милых лиц.
Тот голос сердца не задушишь!
Его ничем не истребить.
И каждый, кто имеет уши,
Достоин веровать и жить.
1960-е гг.
Походите по улицам Иерусалима и поищите на
площадях его, не найдете ли человека, нет ли
соблюдающего правду, ищущего истины?..
Пр. Иеремии, V,1
В этом городе я и родился, и вырос,
Стал мой город столицею нового мира.
Я его и любил, я его и корил,
И вчера еще, каюсь, о нем говорил:
«Был в Содоме праведный Лот,
А у нас, увы, не живет.»
В тот же день во дворе-колодце
Что-то сердце мне обожгло:
Тонкий луч от лампады льется
Через дымчатое стекло.
Как волхвы на звезду
На него я иду.
И пришел,
И нашел.
С тех пор, как узнал я его окно
И вошел в его кабинет
Глазам по-другому смотреть дано,
Через стены, чувствуя свет.
И стали моим открываться глазам,
По разным местам, по разным углам
Радости неожиданные,
Превращенья невиданные.
Вчера я видел книжный шкаф,
Но в нем усердная рука
Хранит не ряд томов ученых —
Таит лампады да иконы.
А шкаф стоит в ряду шкафов,
Как и у всех профессоров.
И вот я в комнате врача.
Что там за ширмою — свеча?
Перед иконой родовой
Он тайно теплит свет живой.
Так значит: доктор знает цену
Не только хитрому рентгену.
Огромен книжный магазин.
Таких гигантов не один.
Есть и побольше магазины,
Поставщики «печатной тины».
Красивых книг полны витрины,
Но их листают с кислой миной.
А рукописную тетрадь
Все рвутся с жадностью читать,
Чтобы найти душе ответ,
Чтобы зажечь лампадный свет.
Но разве спрячешь свет в шкафах?
Лампады светятся в глазах,
О, милая, прошла ты мимо,
Но свет в тебе неугасимый!
Хожу по городу родному,
И каждому киваю дому:
Ведь может быть и в нем живет
Праведный Лот.
1960-е гг.
+++
Я был подвержен с детства
Невольной склонности к духовному кокетству,
Стремленью нравиться и всеми быть любимым,
Но для скорбей любви неуязвимым.
Томлюсь самим собой… Ведь даже покаянье
Способно походить на самолюбованье.
Невидимый барьер — и страх, и боль, и стыд —
Поднять на лик Христа глаза мне не велит.
1960-е гг.
Предупреждение (Старцу Андронику)
Я долго мечтой обольщался,
Что Старцу запомнились мы,
Все те, кто с ним близко общался
В распадках седой Колымы.
Я с ним комариной тайгою
В толпе обреченных шагал,
Сгибался в шахтерском забое,
На лагерных нарах лежал.
По прихоти десятилетий,
Капризные смены судьбы
Все стерли… И старец ответил:
— Не знаю, не помню, забыл…
Боюсь, когда ангел суровый
Предстанет, о сроке трубя,
Я снова услышу то слово:
— Не знаю, не помню тебя…
1960-е гг.
Май в Лешкове
По утрам просыпаюсь под пенье
Флейты иволги за окном,
И иду умываться сиренью,
Погружаясь в нее лицом.
Я целую душистые кисти,
Окропляю себя росой,
И сливаю с шуршаньем листьев
Благодарственный шепот свой.
А с недальней лесной опушки
Призывает читать канон
Настоятельный возглас кукушки
И блаженных ландышей звон.
Там, в лесу, для молитвенной встречи
Все готово и сосны стоят,
Золотые затепливши свечи
И возносится трав аромат.
Боже мой! Велика Твоя милость!
Ты позволил мне жить, как в раю,
Презирая душевную хилость
И великую скверну мою!
1957
+++
Молитва — не от рассужденья,
А от восхищенья.
+++
Ласка травы
Превознесенный над тварью земной
Лишен я доверия птицы лесной.
Ко мне не подсядет зайчонок смешной
И ежик не выбежит, словно ручной.
Но травы зашепчутся рядом со мной,
Коснется щеки стебелек вырезной —
И вот уже миру я будто родной.
+++
В годы старости не в лечении
Силься бодрости почерпнуть.
А, познав саморазрушение,
Ты молись о благословении
На безвестный надмирный путь.
По свидетельству стольника Лызлова, занесенному в Минеи, в нашествие татар в 1521 г. слепая монахиня Вознесенского монастыря имела видение.
(Иллюстрированные очерки по истории Москвы В.В.Назаревского, 1914 г.)
К Москве подступали татары,
Пылало Замоскворечье.
В Кремле слепая монахиня
Недобрый видела сон.
Будто в кремлевских соборах
Качнулись надгробные плиты,
И выступили святители
Московские из гробниц.
Но их никто не заметил,
Все были захвачены битвой.
Святители как бы тайно
Спасскою башней прошли.
Их лица печальны были,
Усталой была их поступь,
Блестя, стариковские слезы
По бородам их текли.
Вот вышли они за ворота,
Прошли через Красную площадь,
Но, не дойдя Китай-города
Внезапно замедлили шаг.
Кого осветило зарево?
Кто выступил им навстречу?
Ведь то преподобный Сергий
И Никола-Угодник идут.
Быстро, быстро подходят
И оба встают на колени,
И оба в земном поклоне
Склоняются до земли.
Святители их поднимают.
– Что с вами, отцы святые?
Встаньте, не то мы тоже
Падем перед вами ниц.
Не встанем, пока не узнаем,
Куда вы глухою ночью
Под шум пожара и боя
Уходите из Москвы?
– Уходим, отцы, уходим,
Мы с Москвой расстаемся,
Мы грешную Русь оставляем,
Нет мочи терпеть грехи.
Нельзя потакать кощунствам,
Нельзя покрывать Иуду,
Черную зависть Каина
Больше нельзя терпеть.
– А мы вас молим: вернитесь!
Потерпим о русском народе.
До новой черной годины
Есть время ему прозреть.
Есть зерна для новой жатвы,
Есть души для новых храмов,
Есть вера для нового чуда
И кровь исповедников есть.
Взгляните в туман столетий…
Заходит новая туча.
Река кровавая льется,
Брат на брата встает.
Вот если и в ту годину
Народ наш не обратится,
Тогда, отцы, уходите,
Мы вместе с вами уйдем.
Святители молча склонились
И тихо пошли обратно.
Утром в кремлевских соборах
Покоились снова они.
***
Мы грешили, блудили, лукавили,
Но святые русской земли
Пока еще нас не оставили,
От нас еще не ушли.
***
НИКОЛАЙ МЕЛЬНИКОВ
Просьба (песня)
Упаду и усну, и из далей далёких услышу
Плач друзей и родных и псалмы, что споют надо мной.
Возликует душа, поднимаясь всё выше и выше,
Как ликует невольник, бегущий из плена домой!
Возликует душа от надежды на свет и спасенье,
Только что её ждёт – в этой жизни узнать не дано.
Я немало грешил, и не там я искал утешенье,
Но прости меня, Боже: к Тебе я хотел всё равно!..
Будет путь у души, а чужое, холодное тело
Повезут из Москвы в те глухие, лесные края,
Где заросший погост утопает в черёмухе белой,
Где родные лежат, где с родными останусь и я…
Все друзья и враги, все, кого я обидел когда-то,
Вы простите меня, и просить об одном вас хочу:
Будет вам тяжела иль совсем безразлична утрата,
Всё равно вы хоть раз помяните, поставьте свечу!..
***
Монах
Я в автобусе еду и глазею лениво
На дороги, на тучи, на столичный народ,
А народ под зонтами бежит торопливо
И всё ищет чего-то – день вчерашний иль год?
Всё знакомо, привычно, суетливо и спешно,
Только вдруг оживляет мой скучающий взгляд
Чей-то профиль унылый, чей-то профиль нездешний,
Чей-то профиль застывший – в чёрной рясе до пят.
То – монах, укрываясь от дождя и от ветра,
На пустой остановке одиноко стоит.
Как навеки – застыл, только еле заметно
Нить намоленных чёток по ладоням скользит.
И задумался я о судьбе его странной –
Что ж обрёк он себя? Что он сделал с собой?
…И не знал я тогда, что монах безымянный
Так же думал, и плакал – над моею судьбой!
***
Поставьте памятник деревне
Поставьте памятник деревне
На Красной площади в Москве!
Там будут старые деревья,
Там будут яблоки в траве,
И покосившаяся хата
С крыльцом, рассыпавшимся в прах,
И мать убитого солдата
С позорной пенсией в руках!
И два горшка на частоколе,
И пядь невспаханной земли,
Как символ брошенного поля,
Давно лежащего в пыли!
И пусть поёт в тоске и боли
Непротрезвевший гармонист
О непонятной русской доле
Под тихий плач и ветра свист!
Пусть рядом робко встанут дети,
Что в деревнях ещё растут –
В наследство им на белом свете –
Всё тот же чёрный, рабский труд!
Присядут бабы на скамейку,
И всё в них будет как всегда:
И сапоги, и телогрейки,
И взгляд потухший в «никуда»!..
Поставьте памятник деревне,
Чтоб показать хотя бы раз
То, как покорно, как безгневно
Деревня ждёт свой смертный час!
Ломали кости, рвали жилы,
Но ни протестов, ни борьбы –
Одно лишь «Господи, помилуй!»
И вера в праведность судьбы.
Поставьте памятник деревне
На Красной площади в Москве…
Там будут старые деревья
И будут яблоки в траве…
МОНАХ ВАРСОНОФИЙ (СТЕПАНЕНКО)
(13 мая 1950 г.,Талгар – 20 сентября 2015 г.,Орел)
Пред образом Святым свеча горит.
А в келье – тишина. Душа стремится к Богу,
Молитва в сердце трепетно звучит.
Но тьма таится, злая, у порога…
И Ангел осенил меня крылом,
И духи мрака в бездне растворились.
Предстало всё мне под иным углом.
И тайны вечности в сей час мне приоткрылись.
Сливаются псалмы с звенящей тишиной,
Трепещет огонек моей лампады.
И в келье воцаряется покой,
Дарует Бог душе моей усладу…
И смотрит Спас с иконы на меня
Он смотрит кротко, ласково и строго.
И в миг один, поняв все и прияв,
Я затихаю, в сердце чуя Бога.
+++
В монастыре у проезжей дороги,
Там, где струится источник Святой,
Шепчутся липы у Храма о Боге,
Взвился над куполом крест золотой.
Келья монаха – всегда поле битвы.
Жди нападенья лукавых врагов.
Пусть Бог услышит наши молитвы,
Матери Божьей над нами Покров…
Ты, Богородице, Дево Пречистая,
Грешным рабам твоим милость яви.
Пусть Твоя Пустынь, Святая и Чистая,
Станет Обителью Братской любви…
+++
Дево Пресвятая и Пречистая,
Утоли моя печали, утоли.
Ты моя Стена Необоримая,
Мне нечаянную радость подари…
В скорби и печали Утешение,
Ты меня с пути погибели сведи,
Теплым и святым твоим молением,
Ты согрей меня и огради…
Я к Тебе, Владычице, взываю
И о помощи Тебя молю,
Пресвятое имя призываю:
Спаси душу грешную мою…
Вымоли у Сына мне прощение,
От грехов меня очисти, отмоли,
Преблагая, в скорби Утешение,
Утоли моя печали, утоли.
* * *
Скоро Ангелы вострубят в трубы,
А меня грехи хлестают хуже плётки
Иисусову молитву шепчут губы
И я молюсь, перебирая чётки…
* * *
