Николай Васильевич Гоголь как педагог
Ключевые идеи русской литературы, ее ценностная основа определяются ее внутренней связью с христианской, православной традицией. Эта глубинная связь присутствует и в одах М.В. Ломоносова и Г.Р. Державина, и в баснях И.А. Крылова, и в поэзии А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. Однако впервые свое открытое и полное выражение православная природа русской литературы получила в творчестве Н.В. Гоголя, двухсотлетие со дня рождения которого мы отмечаем в этом году.
Гоголь видит задачу литературы в просвещении затемненной грехопадением природы человека. Он пишет: «Мы повторяем теперь еще бессмысленно слово «просвещение». Даже и не задумались над тем, откуда пришло это слово и что оно значит. Слова этого нет ни в каком языке, оно только у нас. Просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме. Провести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь. Слово это взято из нашей Церкви. Которая уже почти тысячу лет его произносит. Несмотря на все мраки и невежественные тьмы, отовсюду ее окружавшие, и знает, зачем произносит: «Свет Христов освещает всех!» «Свет просвещенья!»[1].
Творчество Н.В. Гоголя можно определить как путь к православной педагогике спасения. Сущность ее раскрыта в книге «Основы русской педагогики» Н.В. Масловым:
«Православная педагогика имеет дело с человеком в неестественном, падшем состоянии, опирается на знание его свойств в естественном, райском состоянии, все свои средства употребляет на то, чтобы вывести его из состояния неестественного и привести в состояние естественное, обновленное»[2] .
Таким образом, целью православной педагогики является приведение человека ко спасению: «Спасение — это очищение человека от греха, нравственное его обновление»[3].
Н.В. Гоголь видит задачу своего творчества не только и не столько в обличении пороков общества, но в показе падшего, неестественного состояния души человека и указании пути выхода из этого состояния – через обращение к Спасителю. Это обращение возможно только при условии, если человек осознает свое грехопадение, поймет и почувствует, что он погибает и нуждается в спасении.
Во всех произведениях Гоголя мы видим стремление автора поставить героев в ситуацию нравственной самооценки. Сквозные темы Гоголя — суд и наказание, а также предшествующее этому суду разоблачение, покаяние, слезы. Возмездие ждет городничего в «Ревизоре», Чичикова в «Мертвых душах». Возмездие витает над головой «молодого человека во фраке и плаще» — Пискарева из «Невского проспекта», художника Черткова из «Портрета». Суд вершится над Ковалевым в «Носе» и над «значительным лицом» в «Шинели». Грех, вина наказываются публичным осмеянием, полным поражением и разоблачением, а иногда и смертью. Но, как правило, человек у Гоголя перед всеми этими событиями сам сознает ужас своего проступка и готов предстать перед судом. Суд у Гоголя это не только суд закона, суд гражданский, суд природы (смерть прокурора в «Мертвых душах»), но и высший суд — тот, к которому обращается в своей последней речи городничий («смотри, мир, смотри, все христианство, как одурачен городничий») и к которому также обращается герой поэмы — «князь», в своей речи в конце второго тома «Мертвых душ».
В книге «Основы русской педагогики. Православное воспитание как основа русской педагогики» отмечается:
«Отцы Церкви говорят о трех видах смерти: телесной, духовной и вечной. Телесная смерть состоит в разлучении души с телом, которое неизбежно постигает всякого человека независимо от того, какой образ жизни он вел. Духовная смерть — это мертвость души для жизни в вечности. Она поглощает души людей, живущих по законам зла, еще задолго до телесной смерти»[4] .
У Гоголя мир полон «мертвых обитателей», жизнь которых проходит в «усыплении»; нужно встряхнуть их, разбудить, чтобы содрогнулись их пустынные сердца, чтобы залились они покаянными живительными слезами.
Произведения Гоголя нельзя сводить к сатире, предполагающей всегда отстраненное осмеивание пороков при полном отрицании изображенного зла. Великий писатель не столько осмеивает, сколько оплакивает своих героев, не отчуждая их от самого себя. Гоголь пишет о «Мертвых душах»: «отчего герои моих последних произведений, будучи далеки от того, чтобы быть портретами действительных людей, будучи сами по себе свойства совсем непривлекательного, неизвестно почему близки душе…?» И далее: «герои мои потому близки душе, потому что они из души; все мои последние сочинения – история моей собственной души»[5]. Образы «Мертвых душ» — результат покаянного осознания Гоголем глубин своего собственного падения, омертвения своей души: «По мере того, как они [дурные качества –Б.Б..) стали открываться,.. усиливалось во мне желание избавиться от них: необыкновенным душевным событием я был наведен на то, чтобы передавать их моим героям,.. С этих пор я стал наделять моих героев, сверх их собственных гадостей, моею собственной дрянью… Мне потребно было отобрать от всех прекрасных людей, которых я знал, все пошлое и гадкое, что они захватили нечаянно, и возвратить законным их владельцам… Я уже от многих своих гадостей избавился тем, что передал их своим героям, их осмеял в них и заставил других также над ними посмеяться»[6].
К сороковым годам XIX века относятся: «Размышления о некоторых героях первого тома «Мертвых душ». Гоголь прослеживает здесь процесс превращения живой души в мертвую: постепенно человека обхватывают «пошлые привычки света, условия, приличия», опутывают его, образуют твердую скорлупу вокруг его души. «А как попробуешь добраться до души,– продолжает Гоголь,– ее уже и нет; окременевший кусок и весь превратившийся человек в страшного Плюшкина, у которого если и выпорхнет иногда что-то похожее на чувство, то это похоже на последнее усилие утопающего человека»[7] .
Главную причину омертвения души Гоголь видит в развитии страстей, которые целиком поглощают человека, становятся преградой между ним и Богом, превращаются в предметы поклонения, кумиры. Согласно учению святых отцов, страсть представляет собой грех, овладевший человеком[8]. «Попавший под влияние какой-либо страсти человек становится неспособным владеть самим собой: страсть парализует все силы его души»[9]. Процесс спасения человека представляет собой очищение души от страстей и насаждение добродетелей[10]. Этот процесс, согласно авторскому замыслу, должен был совершиться над душою Чичикова, пораженного страстью сребролюбия. Человеку, одержимому этой страстью, согласно святоотеческому учению, особенно трудно спастись. Схиархимандрит Иоанн Маслов в книге «Святитель Тихон Задонский и его учение о спасении» замечает: «Всякий порок нарушает гармонию души человека, но ни один из них так не овладевает сердцем, как сребролюбие. Оно полностью пленяет человека. И хотя он остается внешне верующим, но в действительности внутренним существом своим отступил от Бога и служит мамоне. В сердце, пораженном страстью сребролюбия, не может быть любви к Богу, потому что жажда обогащения изгоняет ее»[11]
Эти слова помогают понять суть образа Чичикова, о котором Гоголь пишет: «В нем не было привязанности, собственно, к деньгам для денег, им не владело скряжничество и скупость»; однако, «все, что ни отзывалось богатством и довольством, производило на него неотразимое впечатление, непостижимое им самим». Профессор протоиерей В.В. Зеньковский, комментируя эти гоголевские строки, говорит о том, что Чичиков находится в состоянии «обольщения богатством», которое овладевает душой с непреодолимой силой: «Современные, прошлые и будущие Чичиковы — это не просто дельцы, чем они внешне являются, — они находятся под «обольщением» богатства; в их трезвом, реалистическом сознании они и романтики, ибо крепко убеждены, что жизнь и не может быть иной. Искание богатства есть их религия…»[12].
Гоголь задается вопросом, может ли спастись падший человек, обольщенный злом? В поисках ответа на этот вопрос писатель следует святоотеческому учению, согласно которому в падшем человеке, уклонившемся в сторону зла сохраняется возможность возрождения, «возможность раскаяния и возвращения на путь богоугодной жизни»[13]. Это положение является одним из основных в православной педагогике:
Человек представляет собой смешение противополож-
ностей, — добра и зла, сердце его является ареной борьбы
между тем и другим… Борьба с грехами приводит к нравственному совершенству. Внутренней борьбе нужно учить и учиться. Православная педагогика раскрывает законы и правила внутренней борьбы, работы над собой.»[14] .
В произведениях Гоголя мы находим выразительное воплощение православно-педагогического взгляда на человека. Ни один из героев гоголевских произведений, вопреки утверждениям вульгарно-социологической критики, не представляет собой целиком отрицательный персонаж: каждый из них, несмотря на всю степень нравственного падения, раскрываемого писателем, содержит в глубине затемненный грехом первообраз, каждый сохраняет свободу выбора и возможность духовного возрождения. Следы неубитой жизни души сохраняются даже в Собакевиче, который задает странные, непонятные для окружающих вопросы. «Хоть и жизнь моя? — говорит он. — Что за жизнь? Так как‑то себе…» И далее следует жалоба, столь удивившая председателя казенной палаты и Чичикова: «ни разу не был болен, хоть бы горло заболело, веред (гнойный нарыв – Б.Б.) или чирей выскочил…» «Нет, не к добру! когда-нибудь придется поплатиться за это», — заключает Собакевич, погружаясь «в меланхолию». На первый взгляд ситуация выглядит смешной, однако внимательный читатель услышит здесь пробивающийся голос души, глубоко зарытой, омертвелой, но сохраняющей христианское знание о «последняя твоя» — смерти, страшном суде, мучении адском и царстве небесном.
Гоголь показывает в своих произведениях и главное средство внутренней борьбы с укоренившимся в душе злом – покаяние.
По замыслу писателя, его герои Чичиков и Плюшкин должны были прийти к покаянию, с которого начинается для христианина путь к спасению. Как свидетельствует архимандрит Феодор (Бухарев), близко знавший Гоголя и не раз беседовавший с ним о его сочинении, «первым вздохом Чичикова для истинной прочной жизни должна была кончиться поэма»[15]. Гоголь хотел провести своего героя через многие страдания и скорби, в в результате которых он должен был осознать неправедность своего пути. Внутренним переворотом, из которого Чичиков вышел бы другим человеком, должны были завершиться «Мертвые души». Одним из эпизодов, указывающим на возможность этого покаянного переворота в душе падшего, является описанная во втором томе встреча Чичикова со стариком Муразовым, который обращается к герою Гоголя со словами: «Не то жаль, что виноваты вы стали перед другими, а то жаль, что перед собой стали виноваты – перед богатыми силами и дарами, которые достались в удел вам. Назначение ваше — быть великим человеком, а вы себя запропастили и погубили.». И далее следуют слова автора: «Есть тайны души: как бы ни далеко отшатнулся от прямого пути заблуждающийся, как бы ни ожесточился чувствами безвозвратный преступник, как бы ни коснел твердо в своей совращенной жизни, но если попрекнешь его им же, его же достоинствами, им опозоренными, в нем все поколеблется невольно, и весь он потрясется».
Вместе с тем писатель остается здесь верным трезвенному святоотеческому пониманию души человека: страсть прочно укореняется в человеке и для того, чтобы исторгнуть ее из сердца необходим страх Божий, годы покаяния, слез и молитв. В данном случае подход Гоголя полностью совпадает с подходом православной педагогики к перевоспитанию человека: «Злой навык так глубоко проникает все человеческое естество, что искоренение его требует больших усилий как со стороны духа, так и со стороны плоти»[16].
Минутный покаянный порыв Чичикова сменяется возвращением его к окамененному нечувствию греха. Добрый Муразов не может исправить его своими речами: через минуту после умиленного слушания этих речей и горестного разрывания на себе фрака герой Гоголя готов вновь броситься в объятия порока и вручить свою судьбу аферистам, помогающим запутать дело и отвести заслуженную кару от Чичикова. Однако все-таки в сцене с Муразовым мы видим, как в гоголевском герое на какое-то время просыпается совесть и способность отличать добро от зла.
Показывая, духовное омертвение людей, Гоголь вместе с тем видит в них затемненный грехом образ Божий. Так, в письме графине А.М. Вельегорской от 29 октября 1948 года он говорит о том, что к каждому человеку надо подходить как к святыне. Для Гоголя — это тоже реальность, но реальность не раскрывшаяся, нереализованная. Путь, по которому идет человек, созревание его души часто не осознается им самим: «кое-что и слышит наш ум, да не слышит сердце»; «в конце дороги этой Бог» (из письма А.С.Данилевскому от 20 июля 1843 года).
Согласно Гоголю, пошлость, скука, омертвелость возникают в результате заполненности нашей души суетой, внешними делами, связаны с тем, что мы не прислушиваемся к тому, что происходит внутри нас.
В том же письме А.С. Данилевскому он указывает: «внутри всех нас есть источник света — хоть мы редко стремимся к тому, чтобы найти его» . Позднее он напишет: «нужно людей видеть так, как велит видеть их Христос»[17].
Гоголь сетует о том, что человечество духовно спит, уйдя во внешнюю жизнь, в технические усовершенствования и всякий комфорт: «богатырски задремал нынешний век». Но если сейчас «только и грезят о том, как преобразовать человечество», то, увы, современный человек любит «дальнего, а не ближнего»; «все человечество готов он обнять, как брата, но брата не обнимет»[18]. И вот отчего «весь мир страждет»: «во всем усомнится современный человек — в сердце человека, которого знал много лет, в правде, в Боге усомнится, но не усомнится в своем уме…» Потому и «начались уже страсти ума». И вот почему «непонятной тоской уже загорелась земля, черствее и черствее становится жизнь, все мельчает и мелеет…»
Следуя святоотеческому учению о человеке, Гоголь указывает на незаконность и недопустимость поклонения уму, который у современных людей подвержен страстям и потому «вырабатывает неверные и искаженные понятия»[19]. Православная педагогика уделяет этой стороне человека особое внимание. Н.В. Маслов в данной связи подчеркивает: «Под влиянием страстей человек становится неспособным управлять своими чувствами, желаниями и даже мыслями, так как его разум становится «помраченным», он не может «вместить просвещения»[20].
Гоголь пишет: «Поразительно, —в то время, когда уже было начали думать люди, что образованьем выгнали злобу из мира, злоба другой дорогой, с другого конца входит в мир, — дорогой ума… Уже и самого ума почти не слышно. Уже и умные люди начинают говорить ложь противу собственного своего убеждения… из‑за того только, что гордость не позволяет сознаться перед всеми в ошибке — уже одна чистая злоба воцарилась наместо ума» »[21].
Писатель указывает, что, если в «иные веки» человека соблазняла гордость богатства, гордость происхождения, «гордость своими силами физическими», то теперь, в XIX, она дошла «до страшного духовного развития» в лице опаснейшей для нравственности человека гордости — «гордости ума». «Все вынесет человек века: вынесет названье плута, подлеца; какое хочешь дай ему названье, он снесет его — и только не снесет названье дурака. Над всем он позволит посмеяться — и только не позволит посмеяться над умом своим. Ум его Для него — святыня. Из‑за малейшей насмешки над умом своим он готов сию же минуту поставить своего брата на благородное расстоянье и посадить, не дрогнувши, ему пулю в лоб. Ничему и ни во что он не верит; только верит в один ум свой. Чего не видит его ум, того для него нет… Во всем он усумнится: в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в боге усумнится, но не усумнится в своем уме. Уже ссоры и брани начались не за какие‑нибудь существенные права, не из‑за личных ненавистен — нет, не чувственные страсти, но страсти ума уже начались: уже враждуют лично из‑за несходства мнении, из‑за противуречий в мире мысленном. Уже образовались целые партии, друг друга не видевшие, никаких личных сношений еще не имевшие — и уже друг друга ненавидящие»[22].
Высказывания Н.В. Гоголя о необходимости борьбы со «страстями ума», о первенствующем значении нравственного, христианского воспитания в просвещении, образовании человека отвечают установкам православной педагогики, нацеленной на преодоление падшего, неестественного состояния человека, когда «ум говорит одно, сердце влечется к другому, а воля настолько ослаблена, что не может направить человека по нужному пути».[23]. Согласно православному подходу, «педагогическое воздействие должно быть направлено не только на формирование отдельных навыков поведения, а на воспитание целостного человека — его ума, воли и сердца»[24]. Гоголь видит путь к восстановлению целостности человека, трезвенности его ума в покаянии, демонстрируя тем самым глубокое понимание и освоение святоотеческой педагогической традиции. Схиархимандрит Иоанн Маслов говорил: «Ум покаявшегося думает по-другому»[25] .
Гоголь рассматривает литературу как средство воспитания человека для вечности, как ступень к Богу и духовному бессмертию, и это также во многом согласуется с православным педагогическим подходом. В «Основах русской педагогики» читаем: «Есть много среди света такого, которое для всех, отдалившихся от христианства, служит незримой ступенью к христианству»[26]. Все образы гоголевских произведений несут в себе педагогическое начало, побуждают читателя к нравственному совершенствованию, духовному восхождению. По Гоголю каждый человек должен праведно служить Богу на своем месте, и этим праведным служением достигается как благополучие отдельных людей, так и благополучие всего общества и государства.
Характеризуя основы православной педагогики, Н.В. Маслов указывает: «Все добродетели и все грехи связаны между собой и, подобно звеньям в цепи, зависят одни от других… Все вместе добродетели составляют «единый и цельный» путь человека к совершенству, к Богу, ко спасению… Начинать нужно с веры. Вера есть «мать и корень всех добрых дел», а неверие есть «корень злых дел и всяких грехов»[27]. Поэтому вера лежит в основании принципов православной педагогики»[28].
Живая вера в Божественный Промысл, в то, что во Вселенной все совершается по непостижимому замыслу ее Создателя, вера, основанная на страхе Божьем и надежде на милосердие Спасителя пронизывает все произведения Гоголя от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» до «Размышлений о Божественной литургии. Гоголь пишет о необходимости «высветлить человека во всех его силах» и в качестве пути к приобретению добродетелей видит пробуждение совести читателя путем показа ему в зеркале художественных образов тех пороков, которые гнездятся в его душе.
Главными источниками творческого вдохновения писателя выступают Евангелие, богослужение Православной церкви и творения святых отцов. «Выше того не выдумать, что уже есть в Евангелии, — говорил он. — Сколько раз уже отшатывалось от него человечество и сколько раз обращалось»[29]. По свидетельству современников, Гоголь ежедневно читал по главе из Ветхого Завета, а также Евангелие на церковнославянском, латинском, греческом и английском языках. Ольга Васильевна Гоголь-Головня, сестра писателя, вспоминала: «Он всегда при себе держал Евангелие, даже в дороге. Когда он ездил с нами в Сорочинцы, в экипаже читал Евангелие. Видна была его любовь ко всем. Никогда я не слыхала, чтобы он кого осудил»[30].
Гоголь пишет Ольге Васильевне в январе 1847 года из Неаполя:
«Читай всякий день Новый Завет и пусть это будет единственное твое чтение Там все найдешь как быть с людьми и как уметь помогать им[31]. Всякое слово из Святого Писания требует здравого и долгого размышления и предварительной молитвы к Богу, чтобы вразумил вникнуть в истинный смысл его, и потом требует также молитвы Богу о том, чтобы помог уже понятое разумно применить к делу и привести к исполнению[32]». И далее: Ты… не только при всяком деле трудном, но даже и маловажном, призывай Бога»[33].
Другой своей сестре Елизавете Васильевне Гоголь тремя месяцами позже пишет:
«Воспитание производится очень легко, если только хоть сколько-нибудь прежде воспитает себя тот, который воспитывает других[34]. Путем любви все можно передать человеку[35]. Эти слова касались Эмилии Ковриго, сироты, воспитанницы матери Гоголя. Эмилия рассказывала, что в ее отроческие годы Николай Васильевич учил ее грамоте и когда выучил, то первой книгой, которую девочка с ним прочитала, было Евангелие. «И эти уроки и беседы о любви к ближнему, — вспоминала она, — так глубоко запали в мою детскую душу, что никакие невзгоды жизни не могли бы поколебать во мне веры в истину христианской любви, о которой он мне с такой силой говорил и которая на каждом шагу осуществлялась в семье Гоголей»[36].
В письмах Гоголя к сестрам, написанных с 1847 по 1851 год его православный педагогический дар раскрывается со всей полнотой. Так, в письме к Анне Васильевне и Елизавете Васильевне (от 3 апреля 1849 г.) читаем:
«Я, просто, стараюсь не заводить у себя ненужных вещей и сколько можно менее связываться какими-нибудь узами на земле. От этого будет легче и разлука с землей. Довольство во всем нам вредит. Мы сейчас станем думать о всяких удовольствиях и веселостях, задремлем, забудем, что есть на земле страдания, несчастия. Заплывет телом душа – и Бог будет позабыт. Человек так способен оскотинится, что даже страшно желать ему быть в безнуждии и довольстве. Лучше желать ему спасти свою душу. Это всего главней. Вы ничего не пишете о хозяйстве и о том, какие начались работы. Прошу вас почаще выезжать смотреть самим на посев и все полевые работы. Вас наиболее об этом прошу, милые сестры. Если не любите хозяйничать, по крайней мере взгляните. Как бы то ни было, бедные крестьяне в поте лица работают на нас. А мы, едя их хлеб, не хотим даже взглянуть на труды их. Это безбожно. Оттого и наказывает нас Бог, насылая на нас голод, невзгоды и всяки болезни, лишая нас даже и скудных доходов. Жестоко наказываются целые поколения, когда позабыв, о том, что они в мире затем, чтобы трудами снискивать хлеб и в поте лица возделывать землю, приведут себя в состояние белоручек. Все тогда, весь мир идет навыворот – и начинаются казни, хлещет бич гнева небесного»[37].
Евангельским духом любви проникнуто его письмо к Елизавете Васильевне, написанное весной 1850 года: «Ты жалуешься, что тебя никто не любит, но какое нам дело, любит нас кто или не любит? Наше дело: любим ли мы? Умеем ли любить? А платит ли нам кто за любовь любовью, это не наше дело, за это взыщет Бог, наше дело любить. Только мне кажется, любовь всегда взаимна. Если только мы постараемся делать что-нибудь угодное и приятное тому, кого любим, ничего от него не требуя, ничего не прося в награду, то наконец полюбит и он нас. Стало быть, размысли об этом, моя добрая и временами весьма неглупая сестра, не в тебе ли самой причина. Над собой нужно бодрствовать ежеминутно. Надо стараться всех любить, а не то в сердце явится такая сухость, такая черствость, такое озлобленье, что потом хоть бы и хотел кого полюбить, но уже не допустит к тому сухость черствая, поселившаяся в сердце и не дающая места в нем для любви. И натура наша сделается только раздражительная, но не любящая»[38].
И, наконец, письмо, обращенное к Ольге Васильевне за два месяца до кончины писателя:
«Нам следует ежеминутно благодарить Бога, благодарить Его радостно, весело. Не быть радостну, не ликовать духом – даже грех. Поэтому и ты не грусти, ничем не смущайся, не пребывай в тоске, не веселись беспрестанно, в беспрестанном выражении благодарности и признательности, вся наша жизнь должна быть неумолкаемой, радостной песнью благодарения Богу. О, если бы сделать так, чтобы и никогда и времени недоставало для всяких других речей кроме ликующих речей вечной признательности Богу!»[39].
Эти строки проникнуты апостольским духом. Они перекликаются со словами апостола Павла: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите» (1-Фес. 5:16-18).
Дух благодаренья, славословья и любви пронизывает и молитвы, составленные Гоголем. Одна из них звучит так: «Боже, дай полюбить еще больше людей. Дай собрать в памяти своей все лучшее в них, припомнить ближе всех ближних и, вдохновившись силой любви, быть в силах изобразить. О, пусть же сама любовь будет мне вдохновеньем»[40].
В заключительной главе «Выбранных мест из переписки с друзьями» – «Светлое Воскресенье», говоря о желании избранных людей провести Светлый праздник «не в обычаях девятнадцатого века, но в обычаях вечного века», Гоголь восклицает: «Бог весть, может быть, за одно это желанье уже готова сброситься с небес нам лестница и протянуться рука, помогающая возлететь по ней».
Непосредственно перед своей смертью Гоголь произнес:: «Лестницу, поскорее, давай лестницу!..». Здесь можно вспомнить о том, что святитель Тихон Задонский незадолго до своей блаженной кончины видел во сне «высокую лестницу, которая достигала облаков и по которой он должен был подниматься, хотя и чувствовал большую слабость»[41].
Сочинения Тихона Задонского Гоголь особенно любил и неоднократно перечитывал, и учение святителя о спасении, несомненно, оказало глубокое влияние на писателя.
Творчество Гоголя представляет собой образец духовного восхождения, целожизненный подвиг и имеет неоценимое значение для православной педагогики.
По замечанию Н.В. Маслова, педагог всегда в своей деятельности, подобно пастырю, должен помочь ученику «сохранить образ Божий, если он цел, и поддержать его, если он в опасности, способствовать его обновлению, если он поврежден»[42]. Сказанное может быть отнесено к великому русскому писателю и педагогу Николаю Васильевичу Гоголю, книги которого сегодня помогают миллионам читателей сохранять, поддерживать и обновлять в себе образ Божий.
[1] Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями.// Гоголь Н.В. Собр. соч. в девяти томах. Том шестой. Духовная проза. Критика. Публицистика – М.: Русская книга, 1994, с.71
[2] Маслов Н.В. Основы русской педагогики. Православное воспитание как основа русской педагогики (по трудам схиархимандрита Иоанна (Маслова). Изд. 4-е дополненное. – М.: Самшит-издат, 2007.,с.408.
[3] Там же, с.408.
[4] Маслов Н.В. Основы русской педагогики,с.88.
[5] Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями, с.77.
[6] Там же, с.72.
[7] Гоголь Н.В. Размышления о некоторых героях первого тома «Мертвых душ.// Гоголь Н.В. Собр. соч. в девяти томах. Том пятый.Мертвые души – М.: Русская книга, 1994,с.474
[8] Маслов Н.В. Основы русской педагогики, с.96
[9] Там же, с.98-99.
[10] Там же, с.97
[11] Иоанн (Маслов), схиархим. Святитель Тихон Задонский и его учение о спасении. Статьи разных лет. — М.: Самшит-издат, 1995,с. 329
[12]Зеньковский Василий, профессор-протоиерей. Гоголь. – М.: «Русская историко-филологическая школа «Слово», 1997, с.73-74.
[13] [13] Иоанн (Маслов), схиархим. Святитель Тихон Задонский и его учение о спасении, с.185.
[14] Маслов Н.В. Основы русской педагогики, с.451.
[15] Цит по: Зеньковский Василий, профессор-протоиерей. Гоголь. – М.: «Русская историко-филологическая школа «Слово», 1997, с.480.
[16] Маслов Н.В. Основы русской педагогики, с.97.
[17] Воропаев В.А., Виноградов И.А Комментарии // Гоголь Н.В. Собр. соч. в девяти томах. Том пятый. Мертвые души – М.: Русская книга, 1994, с.139
[18] Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями, с.187.
[19] Маслов Н.В. Основы русской педагогики, с.100.
[20] Маслов Н.В. Основы русской педагогики, с.100.
[21] Гоголь Н.В. Размышления о некоторых героях первого тома «Мертвых душ», с.189.
[22] Гоголь Н.В. Размышления о некоторых героях первого тома «Мертвых душ, с.189.
[23] Маслов Н.В. Основы русской педагогики, с.411
[24] Там же, 288.
[25] Там же, с.374.
[26] Маслов Н.В. Основы русской педагогики, с.55-56
[27] Иоанн (Маслов), схиархим. Симфония по творениям святителя Тихона Задонского. — М.: Самшит, 1996
[28] Маслов Н.В. Основы русской педагогики, с.452.
[29] Воропаев В.А. Нет другой двери. [Электронный ресурс].. Режим доступа: http://www.hram-st.obninsk.ru/arxiv/2007/gaz398.html
[30] Из рассказов о Гоголе [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.pravoslavie.ru/jurnal/culture/rasskazy-o-gogole.htm
[31] Гоголь Н.В. Cобр. соч. в девяти томах. Том девятый. Письма. – М. .: Русская книга,1994, с.353
[32] Там же,с.353-354.
[33] Там же, с.354.
[34] Гоголь Н.В. Cобр. соч. в девяти томах. Том девятый. Письма. – М. .: Русская книга,1994, с.373.
[35] Там же, с.374.
[36] Из рассказов о Гоголе [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.pravoslavie.ru/jurnal/culture/rasskazy-o-gogole.htm
[37] . Cобр. соч. в девяти томах. Том девятый. Письма. – М. .: Русская книга,1994, с.451
[38] . Гоголь Н.В. Cобр. соч. в девяти томах. Том девятый. Письма. – М. .: Русская книга,1994, с.478.
[39] .Там же,, с.507.
[40] Гоголь Н.В. Записная книжка 1846-1951 гг.// Гоголь Н.В. Собр. соч. в девяти томах. Том восьмой. Исторические наброски. Заметки о русском быте. Словари, записные книжки. Выписки из творений святых отцов. – М.: Русская книга, 1994, с.456-457.
[41] Гоголь Н.В. Размышления о некоторых героях первого тома «Мертвых душ.// Гоголь Н.В. Собр. соч. в девяти томах. Том пятый.Мертвые души – М.: Русская книга, 1994, с.114.
[42] Иоанн (Маслов), схиархим. Лекции по пастырскому богословию. — М., 2001, с.208.
