Единому
Невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от
создания мира через рассматривание творений видимы.
Рим. 1,20
Смотреть на мир — как это много!
Какая радость без конца!
Смотреть на мир и видеть Бога,
Непостижимого Отца.
По вере жить — как это много!
Не уклоняясь от креста,
По вере жить и славить Бога,
За нас распятого Христа.
В молитве быть — как это много!
Встречать сердечную весну.
В молитве быть и слышать Бога —
Святого Духа тишину.
/1922 — 1931/
***
Пою о Веге,
О весенней звезде,
Об облачном беге,
О плывущем льде.
О летящих птицах,
О соке берез,
О счастье молиться
До теплых слез.
О свидании с теми,
Куда нет пути,
О том, что время
Христу придти.
1932
Слово Божье
Аз есмь Путь и Истина и Жизнь.
Евангелие
Как ни стремится наше знанье
Постичь загадку мирозданья,
Но ум бессилен, все равно.
Не охватить нам мир бескрайний,
За тайной возникает тайна,
И все попрежнему полно
Непостижимостью священной.
Не самочинно, а смиренно
В нее проникнуть суждено,
А в слове Божьем нам дано
Самораскрытие Вселенной.
В яслях лежит ребенок.
Матери нежен лик.
Слышат волы спросонок
Слабенький детский крик.
А где-то в белых Афинах,
Философы среди колонн,
Спорят о первопричинах,
Обсуждают новый закон.
И толпы в театрах Рима,
Стеснившись по ступеням,
Рукоплещут неутомимо
Гладиаторам и слонам.
Придет Он не в блеске грома,
Не в славе побед земных,
Он трости не переломит
И голосом будет тих.
Не царей назовет друзьями,
Не князей призовет в совет —
С Галилейскими рыбарями
Образует Новый Завет.
Никого не отдаст на муки,
В узилищах не запрет,
Но Сам, распростерши руки,
В смертельной муке умрет.
И могучим победным звоном
Легионов не дрогнет строй.
К мироносицам, тихим женам,
Победитель придет зарей.
Со властию непостижимой
Протянет руку, один,
И рухнет гордыня Рима,
Растает мудрость Афин.
В яслях лежит ребенок.
Матери кроток лик.
Слышат волы спросонок
Слабенький детский крик.
1926
Как Ты решаешь, так и надо.
Любою болью уязви.
Ты нас ведешь на свет и радость
Путями скорби и любви.
Сквозь невозвратные утраты,
Сквозь дуновенье черных бед
В тоске взмывает дух крылатый
И обретает в скорби свет.
Из рук Твоих любую муку
Покорно, Господи, приму.
С ребенком смертную разлуку,
Темницу, горькую суму.
И, если лягу без движенья,
Когда я буду слеп и стар,
Сподоби даже те мученья
Принять, как благодатный дар.
Как Ты решаешь, так и надо.
Любою болью уязви.
Ты нас ведешь во свет и радость
Путями скорби и любви.
1934
«Ни лобзания Ти дам.»
Ночью в сад за преданным Христом
С поцелуем подошел Иуда.
Господи, мы тоже предаем
Поцелуями Тебя повсюду.
Причащаться к чаше подходя,
Сбросив с сердца ледяную груду,
Тайный голос слышу я всегда:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Ставлю ли я к образу свечу,
Деньги ли передаю на блюдо,
Постоянно с робостью шепчу:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Если я живу как фарисей,
И по мне судить о вере будут,
Не услышу ль в совести своей:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Ближнего ль придирчиво сужу,
За собой не замечая худа.
Каждый раз испуганно твержу:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Все, чем Ты не славишься во мне,
Осуждает горько мой рассудок,
И звучит в сердечной глубине:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Не могу исправить сам себя,
Жду спасенья своего, как чуда.
Да смиренно веря и любя
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
/1957 — 1958/
Как дерево в саду Ты подстригал меня,
Побеги счастья все срезал, не дав развиться.
Угас ребенок мой, что был мне краше дня.
Рассыпалась семья и вот я сам в темнице.
Но я люблю Тебя, Отцовская рука,
Мне наносящая пронзительные раны.
И сердце полнит мне блаженство, не тоска.
Люблю Тебя, люблю,
и в гимнах
славить стану.
Благодарение
Да радуется поле и все,
что на нем, и да ликуют все дерева дубравные.
Псалом 95.
Хвалите Господа с небес,
Хвалите Его в вышних!
Хвалите Его, роща и лес,
И ветер в садовых вишнях.
Хвали Его Истра-река,
Трава веселого луга!
Хвалите Господа, облака,
Облака, плывущие с юга!
Хвалите Его, жаворонки полей,
Хвалите Его, птицы лесные!
Всякий цветок славословие лей,
Зажигая лампады цветные!
Хвалите Его, заката янтари.
Хвалите Его, звезды ночами.
Хвалите утром, росы зари,
Хвали Его, солнца пламя!
Пой душа моя, пой хвалу,
Радуйтесь ноги, землю лаская!
Впивайте, глаза, синеву светлу,
Радуйся, грудь, Божий воздух вдыхая!
/1957-1958 гг./
Жажда веры
1.
Слепорожденный не видел Христа,
Черной завесой была слепота.
Но и не видя, но и не зная,
Он повторял, неустанно взывая:
— Сыне Давидов! Сыне Давидов!
Даруй, чтоб я Тебя тоже увидел!
И не пропала молитва слепого —
Было ему озаренье Христово.
. . . . . . .
Стану вымаливать я у Христа,
Да озарится моя слепота!
2.
Было раскрыто отверстие в крыше,
Чтобы расслабленный Слово услышал,
Чтобы увидел Христа впереди,
И прозвучало бы:
«Встань и ходи!»
. . . . . . . .
Сводом бетонным заделали мы —
Наша гордыня, наши умы —
Входы к источнику Жизни и Света,
Неодолимо препятствие это.
Но потружусь неоглядно и стойко,
Но проберусь через своды надстройки,
Чтобы увидеть Христа впереди,
Чтобы услышать мне:
«Встань и ходи!»
1960-е гг.
На Пасхе
Хоть он теперь не богомолен,
Наш заблудившийся народ,
И звон умолкших колоколен
Его к молитве не зовет,
Но голос сердца изначальный
В его душе еще звучит,
И в светлый день первопасхальный
«Христос Воскресе» говорит.
Тогда, покорный древним силам,
В распах кладбищенских ворот
Идет народ к родным могилам,
Идет, идет, идет, идет.
И на могилах теплит свечи,
И крошит хлеб, и кормит птиц,
И молится, и чает встречи
С заветным сонмом милых лиц.
Тот голос сердца не задушишь!
Его ничем не истребить.
И каждый, кто имеет уши,
Достоин веровать и жить.
1960-е гг.
Памятник героям Плевны
Из павших когда-то под Плевной
Не забыт ни один гренадер.
К ним приходит Весна-королевна
На тихий и солнечный сквер.
У турок отбитые пушки
Все глубже врастают в песок.
И дети играют в игрушки
На месте скорбей и тревог.
Мы больше имен их не знаем,
Но свечи усердно горят
За тех, кто за синим Дунаем
В далекой Болгарии спят.
И есть материнское сердце,
Где память их вечно жива,
Где нет ни забвенья, ни смерти —
Великое сердце — Москва!
Счастье
Утром хожу по дороге на службу
Медленным шагом. Лелею дружбу
С миром безмолвным, тайно знакомым,
С каждым деревом, с каждым домом.
Тени деревьев на гладкой стене
В сладостном счастьи кивают мне.
Солнечный свет в листве за оградой
Зажигается сердцу зеленой лампадой.
Господи Боже, какое счастье,
Что мира живого живая часть я.
Слышу я, детский звенит голосок,
Вижу: стоит ясноглазый цветок
И говорит, доверчиво глядя:
— Сколько сейчас времени, дядя?
Спасибо, спасибо! Какое счастье,
Что этого мира живая часть я.
В грудь мою ударяют лучи.
Она — тимпан и звенит в ответ:
Свет! Свет! Божественный свет!
Ликуй, радуйся, царствуй, звучи!
Пойте, блаженные люди,
О мире-тайне, о мире-чуде!
Господи Боже, какое счастье,
Что Божьего мира живая часть я!
/1922 — 1931/
Походите по улицам Иерусалима и поищите наплощадях его, не найдете ли человека, нет ли соблюдающего правду, ищущего истины?..
Пр. Иеремии, V,1
В этом городе я и родился, и вырос,
Стал мой город столицею нового мира.
Я его и любил, я его и корил,
И вчера еще, каюсь, о нем говорил:
«Был в Содоме праведный Лот,
А у нас, увы, не живет.
«В тот же день во дворе-колодце
Что-то сердце мне обожгло:
Тонкий луч от лампады льется
Через дымчатое стекло.
Как волхвы на звезду
На него я иду.
И пришел,
И нашел.
С тех пор, как узнал я его окно
И вошел в его кабинет
Глазам по-другому смотреть дано,
Через стены, чувствуя свет.
И стали моим открываться глазам,
По разным местам, по разным углам
Радости неожиданные,
Превращенья невиданные.
Вчера я видел книжный шкаф,
Но в нем усердная рука
Хранит не ряд томов ученых
-Таит лампады да иконы.
А шкаф стоит в ряду шкафов,
Как и у всех профессоров.
И вот я в комнате врача.
Что там за ширмою — свеча?
Перед иконой родовой
Он тайно теплит свет живой.
Так значит: доктор знает цену
Не только хитрому рентгену.
Огромен книжный магазин.
Таких гигантов не один.
Есть и побольше магазины,
Поставщики «печатной тины».
Красивых книг полны витрины,
Но их листают с кислой миной.
А рукописную тетрадь
Все рвутся с жадностью читать,
Чтобы найти душе ответ,
Чтобы зажечь лампадный свет.
Но разве спрячешь свет в шкафах?
Лампады светятся в глазах,
О, милая, прошла ты мимо,
Но свет в тебе неугасимый!
Хожу по городу родному,
И каждому киваю дому:
Ведь может быть и в нем живет
Праведный Лот.
1960-е гг.
Тюрьма (Шесть тюремных стихотворений)
Благо мне, что я пострадал,
дабы научиться уставам Твоим.
Псалом
+ + +
Святися, святися
Тюрьмой, душа моя.
Стань чище нарцисса,
Свежее ручья.
Оденься, омойся,
Пучечки трав развесь,
Как домик на Троицу
В березках весь.
Темница, чем жестче,
Суровей и темней,
Тем солнечней в роще
Души моей.
Чем яростней крики
И толще прут в окне,
Тем льнут повилики
Нежней ко мне.
/1919 — 1921/
+ + +
«Всякий огнем осолится,
Имейте соль в себе…»
Не огонь ли моя темница,
Не соль ли в моей судьбе?
В огне размягчилось сердце,
Очистила душу соль.
Уловлен апостольской вершей,
Забыл я неволи боль.
Воскреснет вольная птица
И в самом жалком рабе,
«Всякий огнем осолится…
Имейте соль в себе…»
1920
+ + +
Решетка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
Мной не владеют больше вещи,
Все затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет
И громко говорит душа.
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо, лезвие штыка!
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие века.
Не напрягая больше слуха,
Чтоб уцелеть в тревоге дня,
Я слышу все томленье духа
С Екклезиаста до меня.
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жесткая постель.
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Уж я не бьюсь в сетях словесных,
Ища причин добру и злу,
Но чую близость тайн чудесных,
И только верю и люблю.
1920
+ + +
Лен, голубой цветочек,
Сколько муки тебе суждено.
Мнут тебя, трепят и мочат,
Из травинки творя полотно.
Все в тебе обрекли умиранью,
Только часть уцелеть должна,
Чтобы стать драгоценною тканью,
Что бела и тонка, и прочна.
Трепи, трепи меня, Боже!
Разминай, как зеленый лен.
Чтобы стал я судьбой своей тоже
В полотно из травы превращен.
/1938-1956/
+ + +
Дорожу я воспоминаньем,
Как отец меня плавать учил.
Покидал средь реки на купаньи,
Но рядом со мною плыл.
И когда я в испуге и муке
Задыхался и шел ко дну,
Отцовские сильные руки
Поднимали меня в вышину.
И теперь, когда я утопаю,
И воочию вижу конец,
Я, как мальчик тот, уповаю,
Что рядом со мной Отец.
Он вернет из любой разлуки,
Вознесет из любой глубины,
Предаюсь в Его крепкие руки,
И спокойные вижу сны.
/1938-1956
Напасти 1938 года
Разбитая жизнь и погибшая доля —
Не есть ли святая беда?
Ведь так скорлупа погибает всегда,
Как только птенец появился на волю
И выглянул выше гнезда.
***
В борьбе за хлеб, в земной тревоге
Нам суждены удары в грудь.
Но, лишь сойдя с большой дороги,
Мы обретаем правый путь.
Все не сбылось, о чем мечтали,
Бредем и мы в толпе калек,
Но чрез утраты и печали
Растет духовный человек.
1930
Сочельник
Встал я, бездомный бродяга,
Под тротуарный фонарь
Слушать любимую сагу —
Песенку снега, как встарь.
Тихая музыка снега,
Тайное пение звезд…
Пью тебя, грустная нега,
Сердцем, поднятым на крест.
В искрах серебряных ельник,
Комната в блеске свечей,
О, как сияет сочельник
В горестном ряде ночей!
Легкая детская пляска,
Дедушка — добрый шутник!
О, если б страшная маска
С жизни упала на миг!
Если бы жизнь улыбнулась,
Как над подарками мать!
Если б глухой переулок
Радостью мог засиять!
Если б в открытые двери,
В музыке, в блеске, в огне
Все дорогие потери
Нынче вернулись ко мне!
Встал я, бездомный бродяга
Под тротуарный фонарь,
Слушать любимую сагу —
Песенку снега, как встарь!
31 декабря 1934
+ + +
Я сижу один вечерами
И гляжу на один портрет —
Нежный мальчик с большими глазами
Ясным взором глядит на свет.
Чем я дольше гляжу, тем жальче,
Слезы жгут горячей огня —
Этот ласковый беленький мальчик
Превратился, увы, в меня!
1929
+ + +
Бегут, бегут мои года,
Уже седеет борода.
Вот на закате весь в огне
Какой-то берег виден мне.
И я догадываюсь вдруг,
Что жизнь моя свершила круг,
Что с корабля мне все видней
Знакомый берег детских дней.
Слышны родные голоса,
Блестит песчаная коса
И посвист иволги знакомый
Летит из рощи возле дома.
Уж скоро, скоро выйдет мать
Меня у берега встречать,
И всех, кого я потерял
Вернет мне мой девятый вал.
1934
Прозренье
Я долго жил незрячею привычкой,
Но вдруг настал необычайный час.
И, озарен какой-то яркой вспышкой
Я вижу мир как-будто в первый раз.
Мне внове все — чужое и домашнее,
Родимый дом и дальние края.
О, жизнь, о, таинство великое и страшное,
Извечная чудесность бытия!
Пред каждым существом, пред трепетным растеньем
И легким семенем стою в благоговеньи.
Народов войны, мятежи и кризисы,
Страданья свет и счастья зыбкий сон —
Все жадно пьет душа и час прозренья близится,
В событиях сквозит пророческий закон.
И Апокалипсиса грозовая тень
Ложится явственно на суетливый день.
/1956-1959/
Атомный век
1.
История дошла до роковых страниц
И к неожиданным приводит заключеньям:
Наука сделалась прислужницей убийц,
А чудо техники — самоуничтоженьем.
2.
Бог дарует природе солнце,
Дожди благословения,
А люди — смертоносный стронций
В дождях уничтожения.
3.
Мы к звездам руки тянем,
Мы в самоупоении,
А ведь стоим на грани
Самоуничтожения.
4.
За гранью земной атмосферы,
За Марса соседней орбитой
Несутся обломки Цереры,
Осколки планеты разбитой.
Быть может, лишенные веры
Ученые наши потомки
Запустят вдогонку Цереры
Земли нашей бедной обломки.
5.
Истории шире раскрылась завеса,
И век наш понять о себе нам дает,
Что в типах машин — это сказочный взлет,
А в типах людей — это время регресса,
Животворящего Духа отход.
6.
Мудрец человек
Взял на звезды разбег.
Он в силах наладить полет на светила,
Но жизнь на земле он наладить не в силах.
7.
Чем выше взлетают ракеты,
Тем дальше от Бога сердца.
Чем ближе до дальней планеты,
Тем явственней близость конца.
Единое всем на потребу —
Науку о Божьем пути,
Заменим полетами в небо,
Но радости там не найти.
8.
Мы вглубь космических загадок
Летим, как ведьма на метле,
Чтоб и на звездах беспорядок
Устроить, как и на Земле.
Движение
Люди в ракете мчатся
С приборами на Луну.
Зондом хотят прорваться
В космоса глубину.
В технику веруя,
С формулой, с мерою
Тщетно взлетаем мы
К звездам желаемым,
Видя внешность одну.
Старец стал на колени,
Неподвижен ночь напролет,
Но это и есть движенье,
Но это и есть полет.
Только стремление
К Богообщению
И возрастание
К Духа стяжанию
Вглубь бытия ведет.
Человек на Луне
От ума человека, от подвигов мужества
И сказочной техники головы кружатся,
Человек на Луне, корабли над Венерой!
Как это сроднить с простодушною верой?
Как тут устоять перед новою эрой?
Но нас не насытят и чары науки,
Они не избавят от злобы и скуки,
Убийства друг друга, потери дороги,
Томленья о вере, о благостном Боге.
Но поздно… Собой подменяя Творца,
Человек на земле — сирота без Отца.
Раздумья
Если б жил среди нас Леонардо да Винчи,
Не сумел бы он быть всеобъемлющим нынче,
Мы все новые знания с жадностью копим,
Мы увязли в науки бездонные топи.
Наш ученый, шагая по трассам наук,
Раздвигает все шире незнания круг.
Если атом пронижет он электрожалом —
Потеряет себя в бесконечно малом.
Если бездны галактик измерит лучом —
Потеряет себя в бесконечно большом.
Если путь проведет на другие планеты —
То свой путь на земле потеряет за это.
Если снимет он труд с человеческих рук —
То во вред обернется бесцельный досуг.
Если смерть и болезни не пустит он в дом —
То не хватит нам места на шаре земном.
Если силу, подобную солнцу, найдет,
То погибнет в борьбе человеческий род.
Если в сытом довольстве устроит народы,
То лишит их последней духовной свободы.
Если мы не о Боге, в тоске и томленьи —
То напрасно горит человеческий гений.
Приговор раздается, кимвалом гремя:
«Ничего не возможно творить без Меня!»
+ + +
Храни свое сердце от злой суеты,
Живя на земле, не теряй высоты!
+ + +
Я не устану славить Бога
За чудеса прожитых дней,
Что так была моя дорога
Полна светящихся людей.
За то, что ими был обласкан,
Общался с ними, говорил
Без опасения, без маски
И радость сердцу находил.
1960-е гг.
+ + +
Мы в огненном кольце… Людей терзает пламя,
Но праведники в нем не разлучились с нами,
И словно отроков при вавилонском чуде
Росою нас кропят светящиеся люди.
Дар Божий — видеть их, узнать, что есть они,
Святые новые в языческие дни.
1960-е гг.
Молодость и старость
Что юность? — Первый рейс туманными морями,
Отбор семян… Неведомый искус.
Что старость? -Светлый сад, наполненный плодами,
Доставленный благополучно груз.
Когда с трудом бредет старушка в храм,
Дивятся девушки ее шагам.
Да! Ходим мы тем медленней, чем старше,
Но с полной чашей можно ли бежать?
А кто лишь наполняет жизни чашу —
Тот может с ней играть и танцевать.
Вино на дне. Его не расплескать.
И, знаете, иной старушки слово
Чудесным цветом миру расцвело,
Оно вскормило мысли Соловьева,
И Пушкина поэзию зажгло.
1962
Сестра
Анна, избранная Анна,
С обрадованной душой!
Пой солнечное Осанна,
Анна, струнная Анна,
Так блаженно и странно
Слышать Бога с тобой,
Анна, светлая Анна,
С обрадованной душой.
/1919 — 1921/
В больнице (Больничной няне Ст.-Екатерининской больницы Ксении Харламовне)
Когда мне сказали: «В больницу везем!» —
Тоска меня залихорадила,
Но этот, пугавший отчаяньем, дом,
Оказался пристанищем ангелов.
Там бабушка Ксеня, хотя бы одна —
(А подруг ее — стая целая),
Больных оживляют, как травку весна,
Чудотворное дело делая.
В Крещенье несла мне воды святой,
Вынимала просфирку по праздникам.
И так поступала не только со мной,
А служила больному каждому.
Болезнь — это новый жизненный шаг,
Уверенье в милости Божией.
Урок, как любовью рассеивать мрак,
Как участием силы множить.
Ученье молчанью, в себе — пребыванью,
Постоянной молитве живой,
Смиренью, терпенью, приготовленью —
К переселению в мир иной.
16 января 1971
В Николин день 19 декабря 1969 года
Святителю Николае, моли Христа Царя,
Да размягчится в моем сердце черствость сухаря.
Пускай сердечный лед
Души не закует
И свет не скроет тьма
Бескрылого ума.
Большой Церковный Ум
Спасет от праздных дум.
Голубой огонь
В церкви вышла девушка
Прочитать псалом,
Беленькая свечечка
С голубым огнем.
Нежно и молитвенно
Губы шелестят,
Лепестками яблони
Встрепенулся сад.
Вихрь напал на яблоню —
Яростен и груб,
Скрылось пламя синее,
Замер шелест губ.
И ночами черными
Стал казаться сном
Образ тонкой девушки
С голубым огнем.
Как же так случается,
Что на склоне лет
Мне опять встречается
Этот синий свет?
Уж она не девушка —
Отцвела весна,
Но плодами зрелыми
Яблоня полна.
Послушник
В листозвонном, березовом,
Соловьином скиту,
В послушании Божием,
Сирота, я расту.
И на черной, заштопанной,
На одежде моей
Только светлые локоны —
След умчавшихся дней.
Я, порою их трогаю,
И о чем-то скорбя,
Жизнь, монашески строгая,
Избираю тебя.
+ + +
Да, я травы простейший стебель,
Чуть видный, маленький, немой,
Но с ароматом луга в небе
Плывет и тихий голос мой.
И наравне с садовой розой
Мне шлется солнца благодать
Неизмеримо большей дозой,
Чем я способен воспринять.
Зачем живу, не для того ли,
Чтобы в отпущенный мне миг
Увидеть, как прекрасно поле,
Как благ и светел Божий лик?
Мое все дело — Бога славить,
Зеленым фоном ткать ковер,
Чтобы на нем цветы и травы
Роскошный вышили узор.
И, если косы зазвенели,
Пусть упаду я в общий ряд,
Какое счастье в Божьем деле
+ + +
Я был подвержен с детства
Невольной склонности к духовному кокетству,
Стремленью нравиться и всеми быть любимым,
Но для скорбей любви неуязвимым.
Томлюсь самим собой… Ведь даже покаянье
Способно походить на самолюбованье.
Невидимый барьер — и страх, и боль, и стыд —
Поднять на лик Христа глаза мне не велит.
1960-е гг.
Предупреждение (Старцу Андронику)
Я долго мечтой обольщался,
Что Старцу запомнились мы,
Все те, кто с ним близко общался
В распадках седой Колымы.
Я с ним комариной тайгою
В толпе обреченных шагал,
Сгибался в шахтерском забое,
На лагерных нарах лежал.
По прихоти десятилетий,
Капризные смены судьбы
Все стерли… И старец ответил:
— Не знаю, не помню, забыл…
Боюсь, когда ангел суровый
Предстанет, о сроке трубя,
Я снова услышу то слово:
— Не знаю, не помню тебя…
1960-е гг.
З.В.Пестовой
Мозговое кипенье не вспенивать,
Но сердечною радостью жить;
Головой никого не оценивать,
А душевно жалеть и любить.
15 ноября 1969
+ + +
Что нужно уметь,
Чтобы счастьем владеть,
Не сдаваясь горю и злу?
— Пить мир глазами,
Вбирать ушами,
Жизни таинству петь хвалу.
Что нужно уметь,
Чтобы счастьем владеть,
Неподвластно печали и злу?
— Чужие души
Любовно слушать,
Прозревая в них свет сквозь мглу.
Что нужно иметь,
Чтобы счастьем владеть,
Принимая судьбу свою?
Веру простую,
Надежду святую
И любви живую струю.
Зонт
Затянут был тучами весь горизонт,
Идя на прогулку, я взял с собой зонт.
Мы с другом гуляли с утра до заката
И черные тучи умчались куда-то…
— Все дело в зонте, — я шутливо сказал,
— Мой зонтик ненастье от нас отогнал.
С укором взглянул на меня Алексей:
— Стыдись повторять эту глупость! Не смей!
Подумай, что кроется в этих словах,
Какой суеверный, кощунственный страх!
Что мир наш не друг, а зловредный хозяин,
Не ласковый брат, а завистливый Каин,
Что даже природа ехидствует зло:
— Мол, шубу захватишь, а будет тепло!
Подумай, подумай, достойно ли это
Тебя, философствующего поэта?
И вот получай наказанье за то —
Вдобавок к зонту понеси и пальто.
Мне было смешно и досадно, и жарко,
Пристыженный шел я
по старому
парку.
октябрь 1960
Львов
Дети
Дети, цветы и птицы,
Сердца их не знают гроз,
У них посылал учиться,
О них говорил Христос.
Не забыл Господь среди мудрых
Ни ребенка и ни цветка,
Но в смеющихся детских кудрях
Опочила Его рука.
Цветок на лугу зеленом,
Струящий звон в высоту,
Прекрасней одежд Соломона
Всегда казался Христу.
И верно, не раз ячменный
Для птиц Он крошил кусок,
И птицы семьей блаженной
У Христовых прыгали ног.
Дети, цветы и птицы,
Сердца их не знают гроз.
У них посылал учиться,
О них говорил Христос.
1928
Обручальные кольца
Купили кольца днем весенним
И пела весело вода,
Что эти кольца мы наденем,
Как дети счастья — навсегда.
Ах, в этот день твой рот печальный
Улыбкой светлою расцвел.
Гряди, гряди в фате венчальной
И исцели меня от зол.
О, научи меня смеяться,
И петь, и плакать, и грустить
Морским волнам шутя вверяться
И по звездам блаженно плыть.
Купили кольца днем весенним
И пела весело вода,
Что эти кольца мы наденем,
Как дети счастья — навсегда.
1923
Колыбельная
Спи, мой родимый малыш,
Тоненький, новенький месяц
Встал над пустынею крыш.
Город с волненьем своим.
Замер. Запели рояли
По переулкам ночным.
Души тоскуют во мгле
В скученных темных жилищах
По небывалой земле.
Тяжек невидимый плен.
Скорбного ангела крылья
Реют меж мачт и антенн.
Слышно, как в ближнем саду
Тополь, молоденький тополь
Шепчет в блаженном бреду.
Спи, мой родимый малыш.
Тоненький, новенький месяц
Встал над пустынею крыш.
1926
Дочке
О, Посылающей цветочку
Тепло и солнце, и дожди,
Взгляни, Господь, на нашу дочку
И жизнь ее благослови.
Пусть перед нею мир, как новый,
Как первозданный расцветет —
Могучий бор темноголовый
И блеск небес, и говор вод.
Но мир узорною парчею
Да не закроет ей Тебя,
Пускай она горит душою,
Христа взыскуя и любя.
О, Посылающий цветочку
Тепло и солнце, и дожди,
Взгляни, Господь, на нашу дочку
И жизнь ее благослови.
1925
Перевод из Рюккерта
Помнится, когда ты просыпалась,
Ты всегда так ясно улыбалась,
Словно в этом сне, цветы лаская,
Ты гуляла по долинам рая.
И теперь, когда ты Там очнулась,
Верится, ты также улыбнулась,
Жизни трудный сон превозмогая,
Посреди долин прекрасных рая.
Явление счастья
1.
Сегодня три счастья меня посетили:
Первое счастье — ливень весенний,
Второе счастье — тополя распустились,
Третье счастье — девчонки босые
Вбежали в подъезд, где я спасся от ливня,
Наследили на лестнице мокрые ножки,
Закрутились колечками мокрые косы
И так смеялись мои баловницы,
Что был я готов расплескаться счастьем.
2.
Весна и синь, и золото, и вишен серебро
И маленькая школьница на станции метро.
Она шагает весело, припрыжкою идет
С большим блестящим яблоком и папкою для нот.
Размахивает папкою, а яблоко в зубах,
И яблочная сладость в сияющих глазах.
Но от меня не скроется, не спрячется хитро,
Что это мчится счастье по станции метро.
Слава!
Пою Богу моему дондеже есмь.
1.
Дивным узором цветы расцвели.
Господи, слава Тебе!
Благоухает дыханье земли.
Господи, слава Тебе!
2.
Неугасимые зори горят,
Господи, слава Тебе!
Коростели за рекою кричат.
Господи, слава Тебе!
3.
Ясные реки звенят в тишине.
Господи, слава Тебе!
Длинные травы струятся на дне.
Господи, слава Тебе!
4.
Птицы поют в тайниках своих гнезд.
Господи, слава Тебе!
Вечность мерцает в сиянии звезд.
Господи, слава Тебе!
5.
Светлой грядою встают облака.
Господи, слава Тебе!
Чаша небесная дивно легка.
Господи, слава Тебе!
6.
Люди окончили день трудовой
Господи, слава Тебе!
Песня встает над росистой травой.
Господи, слава Тебе!
7.
Дети уснули, набегавшись днем.
Господи, слава Тебе!
Ангелы их осенили крылом.
Господи, слава Тебе!
8.
Все успокоенно гаснет окрест.
Господи, слава Тебе!
Но не погаснет над церковью Крест.
Господи, слава Тебе!
1929
Новорожденному Алеше Солодовникову
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло.
Народная песня
Потомок мой! Еще ты мал,
Еще ты с мамой ходишь в ясли,
Но ты свечу святую взял,
Храни ее, чтоб не погасла.
Вся жизни нашей красота,
Надежда наша, свет и знамя
Сокрыты в образе Христа,
Держи Его в сердечном храме.
27 ноября 1970
Смотря на детей
Мальчик мой милый в коротких штанишках!
Я ухожу, а ты остаешься.
И будут твердить тебе устно и в книжках,
Что ты перестройки всемирной добьешься.
Что ты полетишь на другие планеты,
Поставишь на службу расщепленный атом,
У космоса новые вырвешь секреты
И сделаешь мир бесконечно богатым.
Что ты чудодействием техники брызнешь
На все, что подвержено Смерти и Горю,
И люди придут к ослепительной жизни
Не где-то, когда-то, а близко и вскоре.
Мой милый, мой бедный доверчивый мальчик,
Все это — игрушки, твое обольщенье.
Чем дольше играешь, тем дальше и дальше
Отводится миг твоего просветленья.
Но смерть приведет этот час за собою.
Поймешь ты, да поздно, уж силы иссякли,
Что целую жизнь ты бессмысленно строил
Удобное кресло к финалу спектакля.
Что путь твой был предков извечной тропинкой,
Что двигался, дедов своих не догнав ты,
Хотя они шли в большинстве по старинке,
А ты пролетел в корабле астронавта.
И вот уже Смерти всеобщие двери!
Войдешь в них и ты со всемирным теченьем,
И скажешь: — Зачем я, зачем я не верил,
Что жизнь — это к Вечности приготовленье.
Зачем не собрал я богатство другое —
Сокровища сердца! Они б не иссякли,
Ведь целую жизнь ты бессмысленно строил
Удобное кресло к финалу спектакля.
1960-е гг.
Пчела
В колокольчике пчела
Благодарно замерла.
Неотрывно пьет
Благодатный мед.
За пчелой я слежу,
На цветок я гляжу
И из той же чаши пью
Чистой радости струю.
И молюсь, и пою,
Бога дивного хвалю.
Полетит моя пчела,
А за ней моя хвала
Прямо, прямо, прямо, прямо
В вышину земного храма
С мириадами дыханий,
С мириадами звучаний,
В неумолчном хоре их
Прозвенит и этот стих.
Маленькому брату
Мальчуган был сам, как солнце, золотой,
Он играл…
А в окно к нему влетал
Луч весенний, луч веселый, молодой.
Мальчуган лучи ласкал,
Весь купаясь в свете,
Пламя солнца целовал
На паркете.
Я случайно встал на круг
Солнечного блеска.
И заплакал мальчик вдруг
В три ручья, по-детски.
— Что с тобою? — я спросил.
Он сказал: — Я видел,
Ты на солнце наступил,
Солнышко обидел.
Я его поцеловал
И теперь уж знаю:
Если на пол луч упал,
Я не наступаю.
До 1916 г.
Ландыш
Маленький, беленький, радостный,
Благоуханный,
Вот мой коханый
Ландыш желанный,
Гость долгожданный —
Дар весны.
Я его не сорву,
Я его сберегу,
Трогать не буду,
Поцеловав, побегу
К новому чуду.
Мотылек
Мотылечек расписной,
Красно-желто-голубой,
Переливный огонек
Опустился на цветок.
Неотрывно пьет благодатный мед.
Подниму ли я сачок?
Погублю ли мотылек?
Нет, нет — он родной,
Самый младший братик мой!
Путь познанья
Мы слушать музыку должны неоднократно,
Чтобы в душе она запела внятно.
Мы с деревом должны бок о бок жить,
Чтоб с ним тепло общаться и дружить.
Подолгу надо созерцать пейзаж,
Чтобы он стал неоспоримо наш.
И в книгу вчитываться по складам,
Чтобы свой смысл она явила нам.
А человека распознать тем боле
Никак нельзя, не съев с ним пуда соли.
Смотри на Божий мир неторопливо,
Чтобы увидеть в нем живое диво.
В молитвенной душе у нас должна
Царить ненарушимо тишина.
Сочувственно вникай во все живое,
И Сам Господь пройдет перед тобою.
1960-е гг.
+ + +
Чтоб видеть Божью красоту
Не надо улетать на «ТУ»
На сверхдалекую версту.
Будь только тих, уйми рассеянье,
И ты в любом летучем семени
Найдешь Души Всемирной веянье.
Алкеева строфа
Промчался ливень. Пенясь, по улице
Бегут потоки. Женщина с девочкой
Качает мокрый куст сирени,
Оба смеются душистым каплям.
Планета Земля
Земля, Земля — голубая планета,
Чудо неизреченное!
Пойте, дети тепла и света,
Солнечную вселенную!
Мы солнечной дочери дети,
Мы — жители дивной звезды,
Мы ходим по нашей планете,
Шагая по звездной груди.
В любой нашей встрече мгновенной,
Друг друга задев на ходу,
Мы сходимся с новой вселенной,
И новую видим звезду.
О, люди! О, звездные братья!
По звездному станем жить!
Чтоб в драке за хлеб и за платье
Достоинства не уронить!
Осанна!
В белорозовых яблонях пчелы гудят,
В лазури мая сияет сад,
Пчелы поют органно
Осанна!
Кукушка кукует в лесу молодом,
Светел, как новый, наш старый дом,
Все зелено, юно, туманно
Осанна!
Каштаны белые свечи зажгли,
Курится нежный туман земли,
Зяблик звенит неустанно
Осанна!
И все я прощаю жестокой зиме,
Глубокой печали, отчаянью, тьме,
Чтоб Господу петь невозбранно
Осанна!
/1922 — 1931/
Ночь под звездами
Свершает ночь свое богослуженье,
Мерцая, движется созвездий крестный ход.
По храму неба стройное движенье
Одной струей торжественно течет.
Едва свилась закатная завеса,
Пошли огни, которым нет числа:
Крест Лебедя, светильник Геркулеса,
Тройной огонь созвездия Орла.
Прекрасной Веги нежная лампада,
Кассиопеи знак, а вслед за ней
Снопом свечей горящие Плеяды,
Пегас и Андромеда, и Персей.
Кастор и Поллукс друг за другом близко
Идут вдвоем. Капеллы хор поет,
И Орион, небес архиепископ
Великолепный совершает ход.
Обходят все вкруг чаши драгоценной
Медведицы… Таинственно она
В глубинах неба, в алтаре вселенной
Века веков
Творцом утверждена.
Но вот прошли небесные светила,
Исполнен чин, творимый бездны лет,
И вспыхнуло зари паникадило,
Хвала Тебе,
явившему
нам
свет!
1940
Колыма. Зима.
Ночная смена
+ + +
Так сердце выели печали,
И душу выпила беда,
Что мне уж звезды не сказали
Того, что в прежние года.
В непостижимо дальней сфере
Проплыл великий хор светил,
И ни луча не подарил
Моей тоске, моей потере.
Чем Вечность царственная строже
Глядит из огненных глубин,
Тем сердцу бедному дороже
То, что дышало миг один.
Но тем упрямей шепчет вера,
Врачуя скорбные сердца,
Что и мгновенному есть мера
В любви Небесного
Летний закат
По вечерам над ржаными полями
Золотой иконой светит закат.
И тихо, тихо травы стоят,
И нежно, нежно звезды горят
В голубом необъятном прозрачном храме.
Закатный свет охватил и север,
Все шире, шире, шире заря,
Благоухает скошенный клевер,
Могуче вздыхают ржаные поля.
Свет Невечерний! О, Тихий Свете!
Взгляни на молитву Твоей земли!
На белые звезды — ромашки эти,
На подорожники там, в пыли.
На колокольчики в сизом тумане,
На бочажок, где горит звезда,
Внемли немолчной земной Осанне!
И дай славословить Тебя всегда!
/1922 — 1931/
Непогожее лето
Беспокойно ветер ходит,
Ветер места не находит.
То он с севера, то с юга,
Словно в приступах недуга.
Задувает ветер круче,
Нагоняет ветер тучи,
Даже в травах и кустах
Шум, тревога, суета.
Шар земной дрожит, трясется
Будто хочет расколоться.
И в природе, и в народе
Все кипит и колобродит.
В море — шквал, в горах — обвал,
В небе — атомный аврал.
Что-то будет? Что-то будет?
Образумятся ли люди?
Вечер
Толпятся ли в прозорливый тот час вокруг нас умершие…
А.Грин «Корабли в Лиссе»
Гаснет, гаснет летний вечер,
Молится земля…
Ты накинь платок на плечи
И пойдем в поля.
На холме, поросшем рожью,
Там, где тишь и глушь
Вступим мы со сладкой дрожью
В рой незримых душ.
В этом сумраке закатном
Тайна жизни есть,
Все, что мнилось невозвратным
Шлет свиданья весть.
1934
Закат
Заката прощальным сияньем
Небес пламенеют края.
Но зыблется тайным страданьем
Отверстая глубь бытия.
Бежит одиноко дорога
В огнисто-жемчужную мглу,
И никнет береза убого
На ветрам открытом углу.
Когда затуманится воздух
И близится вечер к концу,
Даю я нерадостный отдых
От праздничной маски лицу.
Тогда понимаю одно я:
Мир дивен в своей красоте,
Но сердце-то, сердце земное
Кровоточит на кресте.
1934
Утро майское
Такая рань! Все сладко спят.
Росой сияет мокрый сад.
Еще в траве ночная тень,
Но вся в лучах уже сирень.
И звонко иволги поют,
И жук горит, как изумруд,
А мне лицо кропит сирень
И брызги сушит майский день.
Сирень
«…по утру, на заре…»
Романс Рахманинова
Сирень, сирень! Опять Рахманинов
Волнует глубь души моей,
И в старом сердце пенье мамино
Звучит из дальних вешних дней.
1957
Совет
Не прозевай весны короткой
С садами белыми в цвету.
Ходи неспешною походкой,
Гони из сердца суету.
1926
Парафразы на М.Пришвина
Я встал на рассвете и жадно смотрю,
Как птичка на дереве славит зарю,
Но в хоре лесном различить я не мог
Милой певуньи моей голосок.
Только я вижу, как птичка старается,
Как горлышко пестрое разувается.
Зарю она славит, солнце любя,
Не думая песней прославить себя.
Потом я отправился в ближний лесок
Отыскивать пахнущий счастьем цветок.
Весь день проходил, но его не нашел.
Цветок, словно схимник, в затворе процвел.
Май в Лешкове
По утрам просыпаюсь под пенье
Флейты иволги за окном,
И иду умываться сиренью,
Погружаясь в нее лицом.
Я целую душистые кисти,
Окропляю себя росой,
И сливаю с шуршаньем листьев
Благодарственный шепот свой.
А с недальней лесной опушки
Призывает читать канон
Настоятельный возглас кукушки
И блаженных ландышей звон.
Там, в лесу, для молитвенной встречи
Все готово и сосны стоят,
Золотые затепливши свечи
И возносится трав аромат.
Боже мой! Велика Твоя милость!
Ты позволил мне жить, как в раю,
Презирая душевную хилость
И великую скверну мою!
1957
дер. Лешково на реке Истре
Творящая тишина
Бесшумно проносятся птицы,
Бесшумно плывут облака,
Бесшумно листок шевелится
Под легкой рукой ветерка.
Бесшумно струится паденье
Лучей с голубой высоты,
Бесшумно идет превращенье
На флоксах бутонов в цветы.
Развилины яблонь ветвистых
Тяжелые яблоки гнут,
И медленно сок сахаристый
Ствола материнского пьют.
Весь сад плодоносит и дышит,
В нем мир и покой без конца,
И в солнечном этом затишье
Творящая сила Отца!
15 августа 1958
Московский садик
Сижу один в саду, вбирая
Свои виденья,
Лист за листом переживает
Преображенья.
Из глубины темно-зеленой,
Где полдень мглист,
Вдруг вспыхивает озаренный
Восторгом лист.
Качнулась ветка, зажигая
Свою листву,
И вижу я красоты рая
Здесь, наяву.
И нет конца все новым дивам
И чудесам.
Мой сад божественно красивым
Предстал глазам.
Мне больше ничего не надо,
Только б в углу
Вбирать преображенья сада
И петь хвалу.
15 июля 1970
Домоседство
Меня совсем не тянет ехать
С моей окраины.
Здесь каждый листик мне утеха,
В нем Мира тайна.
Мне никуда не надо мчаться…
Здесь мой покой!
И в круглом семечке акации
Весь шар земной.
Ты покидать мою лачугу
Меня зови,
Только для взгляда в очи друга,
В глаза любви.
Мед бытия
Душа мудрая облетает весь мир,
не впитывая никакой горечи,
не вынося никакого суждения
о сущности вещей, беря лишь сладкий мед бытия
для себя и для других.
Архиепископ Иоанн
Умей сидеть в саду, не мысля,
Не строя схем, не рассуждая,
Любуйся: клены понависли
И солнце ходит в них, играя.
Беспечно голуби гуляют,
Целуются, воркуют радостно,
Их оперение мерцает,
На шейках отливая радугой.
Болтают бабушки… А дети
Проносятся веселой стаей…
Вбирай всем сердцем звуки эти,
В них чудо жизни постигая.
И бытия священным медом
Наполни свой смиренный день,
Прощаясь с солнечным заходом
Смиренно руки ты воздень.
Молитва — не от рассужденья,
А от восхищенья.
Осенний сад
Тишиною сад одет,
В тишине струится свет,
Низко яблоки нависли,
Флоксы запах распустили.
Погасив движенье мысли
Я молюсь творящей силе,
Я боюсь пошевелиться,
Я застыл в благоговеньи,
Целиком пытаюсь слиться
С тайнодействием растений.
1957-1958 гг.
Бабочка
Войди и сядь в саду потише,
Один сиди.
Не звук, а запахи услышишь,
Молчи и жди.
Бесшумно красота живая
Слетит в лучах
И закачается, сверкая,
На лепестках.
Вокруг нее ни дуновенья,
Лазурна высь.
О, не спугни свое виденье,
Не шевелись,
Тверди в душе благодаренье —
Молись…
1957-1958 гг.
Ласка травы
Превознесенный над тварью земной
Лишен я доверия птицы лесной.
Ко мне не подсядет зайчонок смешной
И ежик не выбежит, словно ручной.
Но травы зашепчутся рядом со мной,
Коснется щеки стебелек вырезной —
И вот уже миру я будто родной.
Белая ветка
Белая веточка яблони
В чаше небес голубой,
Божье художество явлено
Тихой твоей красотой.
Тысячи лет было б мало мне
Налюбоваться тобой,
Белая веточка яблони
В чаше небес голубой.
Пчелы в бутонах расправленных
Реют с органной хвалой
Над бело-розовой яблоней
В чаше небес голубой.
Тайных молитв не ослаблю я,
Молятся вместе со мной
Белые веточки яблони
В чаше небес голубой.
Славься, Художник прославленный!
Славься моею душой,
С белыми ветками яблони
В чаше небес голубой!
1960-е гг.
Суворовский бульвар
Памятник Гоголю
Вера Авраама
Один был сын у Авраама,
Он как-то мальчика позвал
И тот пошел. Какую драму
Отец в душе переживал…
Он мальчика держал за ручку.
И, доверяясь до конца,
Лежала маленькая ручка
В руке пророка и отца.
Любимый, ласковый ребенок!
Как согласиться, чтобы он
Здесь был заколот, как козленок,
И Богу в жертву принесен!
Вот она — вера Авраама:
Покорный разум мудреца,
Уверенность до смерти самой
В благой премудрости Творца.
И, если слепнут наши очи,
То говори как Авраам:
«Возьми, возьми, премудрый Отче,
Без прекословья — все отдам».
22 ноября 1970
+ + +
Книга жизни почти дочитана,
Нарастая, грядет финал.
Все, что мной на земле испытано
Благодарственный гимн вобрал.
Славословлю Творца и Автора
Потрясавших меня страниц.
Не могу вспоминать их наскоро,
Перед каждою падаю ниц.
Верю: Смертью не нарушается
Связь с Художником и Творцом,
В новой жизни, что занимается,
Открывается новый том.
Лишь бы только за прегрешения
Не лишиться мне дара зрения.
В годы старости не в лечении
Силься бодрости почерпнуть.
А, познав саморазрушение,
Ты молись о благословении
На безвестный надмирный путь.
Бродя во мгле, вдыхая гарь
Катастрофического века,
Как Диоген, зажгу фонарь
Искать на людях человека.
Хотя бы призрак красоты,
Хотя бы тень ума и чести,
И я поверю, что цветы
Растут на оскверненном месте.
1938-1956
Сентябрь 1939-го
В святилище времени доступ
Открылся… Душа зажжена.
Истории тяжкая поступь
В осеннем затишье слышна.
При вещем молчанье природы,
Под грустные вскрики синиц,
Как листья, кружатся народы,
Взлетают и падают ниц.
И белые крылья молитвы
Взволнованный дух понесли,
Чтоб слышать грядущие битвы
И пенье летящей Земли.
Александр Александрович СОЛОДОВНИКОВ
1893-1974
Александр Александрович Солодовников родился 24 июня (по старому стилю 12 июня) 1893 года в семье Александра Дмитриевича и Ольги Романовны Солодовниковых.
В мае 1912 года (19 лет) Александр Солодовников с отличием и золотой медалью окончил Императорскую Московскую Практическую Академию Коммерческих Наук и осенью 1912 года поступает на юридический факультет Московского Университета (ныне Московского Государственного Университета — МГУ).
1 марта 1914 года его призвали в армию, но в связи с учебой в МГУ, как свидетельствуют документы, он получает отсрочку до 1920 года. Когда началась Первая мировая война в 1914 году, Александр Солодовников, будучи студентом МГУ, начинает работать братом милосердия в лазарете Московской Практической Академии Коммерческих Наук — с сентября 1914 г. В феврале-марте он проходит дополнительное обучение на четырехнедельных курсах брата милосердия, которые заканчивает 18 марта, и до конца мая продолжает работать братом милосердия в Практической Академии.
В сентябре 1915 г. Александр Солодовников, продолжая учиться в МГУ, поступает работать в Московский купеческий банк, в котором он проработал до июня 1916 года, а затем стал готовиться к сдаче государственных экзаменов на юридическом факультете МГУ; 2 декабря 1916 года он получил удостоверение об окончании юридического факультета МГУ. Ему тогда было 23 года.
22 декабря 1916 года Александр Солодовников получает повестку-вызов на заседание комиссии для освидетельствования его к годности для военной службы, которое должно было состояться 30 декабря 1916 года в здании Московской Городской Думы (здание бывшего музея В.И.Ленина).
Семья его, состоящая из родителей, сестры Анны, 1894 г.р., младших братьев Николая, 1898 г.р., и Алексея, 1910 г.р. ( брат Георгий, 1895-97(?) г.р., умер от тяжелой болезни, предположительно, в1914 году), жила в доме № 12, в квартире 1 на Вознесенской улице (после революции переименованной в улицу Радио). Здесь Александр получил повестку явиться на заседание вышеупомянутой комиссии, которая признала его годным к военной службе. Свое отношение к этому он выразил в стихотворении:
«Malbrouk s`en va-t-en querre,
И ветер дует попутный.
Ах, дайте мне только веру,
Что это лишь сон минутный.
Ах, дайте мне только веру,
Что я еще дом узрею,
Malbrouk s`en va-t-en querre,
И парус ползет на рею…
Malbrouk s`en va-t-en querre,
Гремя, упало забрало.
Ах, только б мою галеру
Надежда не покидала.
Ах, только б мою галеру
Лишить щитов и тарана.
Malbrouk s`en va-t-en querre,
И молится у капелана.
Malbrouk s`en va-t-en querre,
И лязгает меч угрюмо,
Ах, уголь, селитру и серу
Стащить бы в море из трюма.
Ах, уголь, селитру и серу
Отдать за рыбачьи сети…
Malbrouk s`en va-t-en querre,
И в гавани плачут дети…»
В январе 1917 года для прохождения военной службы его направляют в артиллерийское училище в г. Киев, где он служит прапорщиком 2-ой батареи I-ой запасной артиллерийской бригады.
9 сентября 1917 года он получает следующее предписание от полковника, командира I-ой запасной артиллерийской бригады: «… 13 сентября 1917 г. отправиться в действующую армию в распоряжение Дежурного Генерального Штаба Главнокомандующего армией Юго-Западного Фронта». Но так как в то время в связи с начинающейся революцией многие армии и дивизии уже не находились в назначенных местах своих дислокаций, выполнить это распоряжение он не смог и вынужден был оставаться в Киеве в условиях неопределенности до декабря 1917 г., после чего он фактически демобилизовался и приехал в Москву.
С января по август 1918г. Александр Солодовников занимался кандидатской работой на юридическом факультете МГУ.
2 сентября 1918 г. Александра Александровича, которому тогда было 25 лет, призывают уже в Красную Армию. 19 сентября 1918 г. на распределительном пункте в Москве он получает справку: «Уволен в отпуск на 3 месяца по состоянию здоровья». Однако уже через 2 месяца — 15 ноября 1918г. по приказу Реввоенсовета он получает военный билет и назначается помощником начальника отделения вспомогательных средств при интендантском крепоскладе в Москве. Всю дальнейшую военную службу вплоть до ее окончания в 1922 году он проходил там же.
В конце сентября 1919 года по какому-то вымышленному обвинению А. Солодовников был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве, где он пробыл более 6-и месяцев.
31 января 1921 г. Александр Александрович Солодовников был снова безвинно арестован и сослан в лагерь принудительных работ под Саратовом. Через 6 месяцев — 23 июля этого же года в связи с отсутствием виновности его освобождают, и он возвращается в Москву. В справке, которую ему выдали в лагере, указывается, что он проживает в г. Москве на Пречистенском бульваре (переименованном после революции в Гоголевский), в доме № 29, в квартире 25. Эту квартиру, по-видимому, тогда занимала вся семья Солодовниковых: Александр Александрович, его родители, два брата и сестра, в которую они переехали с Вознесенской улицы в период между 1916 и 1921 годами.
Вернувшись из Саратовской ссылки в Москву, Александр Александрович продолжает служить при интендантском складе. Закончив в 1922 году военную службу, не смотря на то, что он имел высшее юридическое образование, он поступает на работу бухгалтером в ЮЖРУСТО, так как интеллигенция в те революционные годы подвергалась дискриминации. В это время он состоит во Всероссийском Союзе Поэтов при Наркомпросе, о чем свидетельствует документ от 4 июля 1922 г. В то время ему было 29 лет.
В возрасте 30 лет — в 1923 году Александр Александрович женится на Нине Станиславовне Паутынской, которая на год младше его, и они вместе живут в семье Солодовниковых — на Гоголевском бульваре в доме № 29 в квартире 25.
Нина Станиславовна Паутынская родилась ровно через год после рождения Александра Александровича — 24 июня (по старому стилю 11 июня) 1894 года, в семье Станислава Максимилиановича Паутынского (1850 -1939г.г.) — сына поляка и турчанки, который был женат на Елизавете Эмильевне (1870 — 1942г.г.), бельгийке по происхождению. Нина Паутынская в 1904 году поступила в частную женскую гимназию Л.Ф.Ржевской и окончила курс из 7-и классов в 1911 году. В 1917 году она прошла обучение французскому языку и получила диплом со званием учителя французского языка. В 1917 году она поступает на I курс историко-филологического факультета МГУ, но, проучившись один год, в 1918 году в связи с революционными событиями вынуждена уйти из МГУ. Она поступает работать секретарем-машинисткой в канцелярию Морского Штаба, где работает до 1920 года. После этого она работает в различных учреждениях Москвы то машинисткой, то секретарем, то счетоводом и т.д.
Одновременно, в 1920 году она поступает в балетную студию Е.М.Виноградовой — Солпевской. Имеется удостоверение от 30 июля 1920 года о том, что «Н.С.Паутынская — балерина и член профессионального Союза работников Искусств», в который она вступила 14 октября 1920 года.
Молодые супруги после свадьбы, которая состоялась 29 марта 1923 года, прожили в семье Солодовниковых в квартире 25 до июля 1923 года, после чего они переезжают в квартиру 8 того же дома № 29 — в комнату площадью 19 кв. метров, которая, как указано в постановлении ЖЭКа от 30 июля 1923 года, «освободилась от жильца». Родители Александра Александровича, по-видимому, продолжали жить в квартире 25 . Александр Александрович вскоре после свадьбы написал следующее стихотворение:
«Купили кольца днем весенним,
И пела весело вода,
Что эти кольца мы наденем,
Как дети счастья — навсегда.
Ах, в этот день твой рот печальный
Улыбкой светлою расцвел.
Гряди, гряди в фате венчальной
И исцели меня от зол.
О, научи меня смеяться,
И петь, и плакать, и грустить,
Морским волнам, шутя вверяться
И по звездам блаженно плыть.
Купили кольца днем весенним
И пела весело вода,
Что эти кольца мы наденем,
как дети счастья — навсегда».
26 мая 1925 года у Александра Александровича и Нины Станиславовны родилась дочка Мариночка. 4 октября 1926 года, когда Мариночке было 1 год и 4 месяца, у них родился второй ребенок — Сережа.
В эти годы Александр Александрович живет в Москве и работает то бухгалтером, то экономистом финотдела, то юристконсультом, то руководителем финансового сектора — вплоть до октября 1938 года.
Зима 1927 года в Москве была очень тяжелой — квартиры не отапливались, был голод. Когда Сереже было 3 месяца, он простудился, заболел воспалением легких и умер 11 января 1927 года.
Мариночке, которой тогда было полтора года и которая, по рассказам близких, была очень ласковой и чуткой девочкой, Александр Александрович посвятил следующие стихи:
«О, Посылающий цветочку
Тепло, и солнце, и дожди,
Взгляни, Господь, на нашу дочку
И жизнь ее благослови.
Пусть перед нею мир, как новый,
Как первозданный расцветет —
Могучий бор темноголовый
И блеск небес, и говор вод.
Но мир узорною парчею
Да не закроет ей Тебя,
Пускай она горит душою,
Христа взыскуя и любя.»
Александр Александрович пишет детские стихи для дочки Мариночке. В 1928 году он заключает несколько договоров с книгоиздательством Мириманова на печатанье этих детских стихов: «Дети», «Дети Японии», «Дети Китая», «Как ездят», «Домашние животные» и печатает стихи: «Медвежонок и футболист». Имеется присланное Александру Александровичу уведомление из Союза писателей СССР — из Всесоюзного управления по охране авторских прав о том, что на последнее стихотворение не заключен договор. Имеются также экземпляры этих книжек.
В 1931 году происходят грустные события — умирают родители Александра Александровича: 14 июня в возрасте 63 лет от инсульта умер его отец Александр Дмитриевич Солодовников, а через 3 недели в возрасте 58 лет 5 июля тоже от инсульта умерла его мать Ольга Романовна Солодовникова. В это время Мариночке было 5 лет.
Через 3 года после этих событий — в начале марта 1934 года Мариночка заболела скарлатиной, и ее увезли в инфекционную больницу. Там по недосмотру врачей ее положили в палату с мальчиком, больным тяжелой формой дифтерии. Она заразилась дифтерией и в возрасте неполных 9-и лет умерла — 26 марта 1934 года.
Александр Александрович очень любил дочку, крайне тяжело переживал ее смерть и написал такое посвященное ей стихотворение:
«С тех пор, как она на небо
Ушла в покой голубой,
Я понял — монашеский жребий
Предназначен мне был Тобой.
И уж не как летучее слово,
А как сердца живую боль,
Постиг я тщету земного
И земли настоящую соль.
И бессонное мое око
Обратилось уже навсегда
К живущим в лучах высоко,
Где блестит и моя звезда».
1934 годом датирована первая рукописная тетрадь стихов А.А.Солодовникова.
Прошло 4 года. В 1938 году 9 октября Александр Александрович согласно практике происходивших тогда повальных арестов снова был арестован и в течение 6-и месяцев находился в московской тюрьме, после чего 27 марта 1939 года его полностью оправдали и освободили.
Однако, всего через полгода после освобождения — 21 сентября 1939 года Александр Александрович Солодовников опять был арестован и заключен в тюрьму «Матросская тишина». В течение 4 месяцев Нина Станиславовна не смогла получить о нем никаких сведений, и, будучи крайне взволнована, посылает в прокуратуру ходатайство с просьбой освободить мужа как не виновного. Ее ходатайство не было удовлетворено, и 17 апреля 1939 года Александр Александрович был осужден и сослан на 6 лет в концлагерь на Колыму, в Магаданскую область, на работу в молибденовых рудниках. Он прибыл в лагерь 19 июля 1940 года. В справке указано: «НКВДП, Северо-Восточные исправительно-трудовые лагеря, АВ/9, г. Магадан». После таких работ обычно почти все заключенные погибали, так как руда была радиоактивна. Чудом Александр Александрович остался жив. Он рассказывал, что во время его пребывания в лагере потерпел аварию летчик, который был тяжело ранен и в связи с этим помещен в больницу. Александру Александровичу поручили ухаживать за ним. Летчику полагался довольно значительный продуктовый паек, которым тот из благодарности и дружеской симпатии делился с Александром Александровичем в течение всего долгого периода своего выздоровления. Только благодаря этому Александр Александрович остался жив, так как в лагере в то время был голод.
Так случилось, что в заключении Александр Александрович пробыл весь период Великой Отечественной Войны (1941-1945г.г.) — с 1940 по 1946 годы, и, возможно, из-за этого, не будучи призван на войну, остался жив. Быть может, таким способом Бог уберег его от неминуемой гибели на фронте. В самом начале войны на фронте погиб его младший брат — Алексей Александрович Солодовников.
29 сентября 1946 года он был освобожден из лагеря, и после окончания срока заключения еще в течение 10 лет вынужден быть жить «на поселении» в Магаданской области в поселке Сеймчан.
Он пишет несколько стихотворений о тюрьме:
«Решетка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
Мной не владеют больше вещи,
Все затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет,
И громко говорит душа.
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо, лезвие штыка!
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие года.
Не напрягая больше слуха,
Что б уцелеть в тревоге дня,
Я слышу все томленье духа
С Еклезиаста до меня.
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жесткая постель,
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Уж я не бьюсь в сетях словесных,
Ища причин добру и злу,
Но в ожиданье тайн чудесных
Надеюсь, верю и люблю.»
Здесь, имея большой музыкальный и артистический талант, он устраивается работать музыкальным руководителем Сеймчанского детского сада при Среднеканском районном отделе народного образования, участвует в спектаклях Сеймчанского дома культуры в качестве исполнителя ролей.
5 января 1956 года Александр Александрович получает извещение о своей реабилитации. Таким образом, все эти годы он провел в тюрьмах безвинно. 10 февраля 1956г. там же ему была назначена пенсия. В Сеймчане его очень полюбили, просили не уезжать и остаться жить и работать у них.
Однако, в марте 1956 г. Александр Александрович Солодовников покидает Магаданскую область и возвращается в Москву. Он едет из Сеймчана в Магадан, оттуда в порт Находку, а затем в жестком вагоне скорого поезда — в Москву!
Он приезжает на бывший Пречистенский, а теперь Гоголевский, бульвар, в квартиру 10 дома № 29 , где его ждет жена — Нина Станиславовна, и их жизнь в Москве продолжается. По-видимому, во время ссылки Александра Александровича Нина Станиславовна вынуждена была переехать из комнаты площадью 19 кв. метров в квартире 8 в маленькую 13-и метровую комнату квартиры 10 того же дома № 29 (от 5 марта 1963 года имеется жилищный договор, где указывается, что А.А.Солодовников и Н.С.Солодовникова проживают в кв.10 дома № 29). Они никогда не жаловались на тесноту и прожили в этой комнатке до конца своей жизни — еще около 10 лет.
После возвращения Александра Александровича в Москву они с Ниной Станиславовной жили дружно, в их семье была взаимная любовь и уважение. Он ласково называл ее «Ниниша». Утонченные черты лица Нины Станиславовны и ее большие синие глаза подчеркивали ее неповторимую индивидуальность. Она по мере сил заботилась об Александре Александровиче, и со всеми их родными и друзьями всегда была очень приветлива и радушна. Она в совершенстве знала французский язык и свободно читала на нем произведения художественной литературы.
Приехав в Москву, Александр Александрович встречается с родными и друзьями, которые были очень рады его возвращению. В том числе он неоднократно бывает в семьях Васильевых на улице Старой Басманной (переименованной после революции и называвшейся в тот период улицей Карла Маркса). Александр Александрович очень любил родной ему район Москвы — Старый Арбат, Гоголевский бульвар и посвятил ему некоторые свои стихи. Он очень любил детей, общение с ними, и работает в Москве музыкальным руководителем в детских садах, где на Новый Год сам выступает в костюмированной роли Деда Мороза, которая ему очень удавалась. Одновременно А.А.Солодовников продолжает писать стихи и составляет напечатанные на машинке и переплетенные сборники своих стихов и дарит их родным и друзьям. Конечно, о публикации его стихов в открытой печати или их публичном исполнении тогда и речи быть не могло , так как его творчество имело православную религиозную направленность. Он часто посещает храм Ильи Обыденного — недалеко от того места, где ранее находился разрушенный храм Христа Спасителя (в настоящее время восстанавливаемый).
Вот одно из его лучших стихотворений, отражающее его настроение в то время:
«Смотреть на мир — как это много!
Какая радость без конца!
Смотреть на мир и видеть Бога,
Непостижимого Отца.
По вере жить — как это много!
Не уклоняясь от креста,
По вере жить и славить Бога,
За нас распятого Христа.
В молитве быть — как это много!
Встречать сердечную весну.
В молитве быть и слышать Бога —
Святого Духа тишину.»
Будучи чрезвычайно одаренным человеком, Александр Солодовников рано начал писать стихи. Одновременно он писал музыкальное сопровождение к ним и, обладая приятным голосом, сам исполнял их и аккомпанировал себе при этом на фортепиано.
Основными трудами Александра Александровича Солодовникова являются сборники стихов: «Слава Богу за все» и «Дорога жизни». Он написал также несколько пьес для домашних рождественских спектаклей : его тетрадь «Святки» содержит 5 пьес и предисловие автора. Вот эти пьесы :
- Чудеса Деда Мороза.
- Медальон васильковых глаз.
- Сон в кукольной лавке.
- Джон — веселое сердце.
- Пенаты или похвала бабушкам, или духи дома.
Эти спектакли Александр Александрович устраивал вместе со своим братом Николаем Александровичем Солодовниковым на Пречистенском бульваре, на квартире родителей, где исполнителями ролей были родные и друзья Солодовниковых, а постоянной исполнительницей ролей девочки в пьесах была неизменно его дочка Мариночка. Спектакли проходили с 1922 по 1934 год и закончились со смертью Мариночки.
Будучи композитором, Александр Александрович написал ноты для своих песен и стихов: одна его нотная тетрадь содержит ноты для различных его песен, другая — ноты для песен из спектакля «Духи дома».
Александр Александрович Солодовников много работал по истории Москвы и написал несколько литературно-исторических очерков:
- 1. Архангельский собор, Москва, 1963г., 47 страниц.
- Донской монастырь (прогулки по старому кладбищу), Москва, 1964 г., 44 страницы.
- Сокровища Введенских гор, Москва, 1965г., 39 страниц.
- Ваганьковские светильники , Москва, 1966г., 25 страниц.
- Гребнево
Он написал также несколько коротких рассказов.
В 1969 году некоторые его произведения, являющиеся большой художественной и культурной ценностью, были записаны в исполнении Александра Александровича Солодовникова и под его собственный аккомпанемент на пианино — на фонограмму (на магнитофоне «Днепр»). Было записано 25 его песен, пьеса «Духи дома» и 3 его стихотворения в его исполнении *.
Скончался Александр Александрович Солодовников 16 ноября 1974 года. Через два года — 4 июля 1976 года скончалась его жена -Нина Станиславовна. Оба они похоронены на Ваганьковском кладбище. Александр Александрович похоронен рядом с могилой своих родителей, Нина Станиславовна — неподалеку от могилки их детей — Мариночки и Сережи. Таким образом, они сами вошли в число тех Ваганьковских светильников, о которых писал поэт.
Вся жизнь Александра Александровича Солодовникова была проникнута светлым настроением, любовью к Богу и людям, основанной на христианской православной вере. В его творчестве чувствуется любовь к природе и музыкально-художественное восприятие окружающего.
При жизни А.А.Солодовникова были опубликованы только его стихи для детей, о которых упоминалось выше; до последнего времени он состоял членом Российского авторского общества. Его двоюродная сестра Зоя Романовна, артистка, иногда читала некоторые, самые «нейтральные» его стихи по радио. И только через 15 лет после его смерти — с 1989 года , после Горбачевской перестройки, ценители поэзии Александра Александровича Солодовникова отважились начать публикацию его стихов. Так, некоторые из его стихотворений и произведений в прозе были опубликованы в журналах: «Новый мир»(1989 г.. № 8), «Наш современник» (1990 г., № 9), «Московский» (1992 г., № 3), «Кормчий» (1996 г., № 2) и других..
В 1988 и 1989 годах в Москве состоялись вечера поэзии А.А.Солодовникова; в 1993 году в связи со 100-летием со дня его рождения в эфир на телеканале РТР вышла телевизионная передача «В светлом саду Христианства» , посвященная его жизни и творчеству.
В 1999 к 25-летию со дня смерти прошли вечера в Зверевском центре и Музее Аксаковых.
Александр Александрович Солодовников — замечательный поэт двадцатого века. Некоторые его стихи по художественной красоте и высокому духовному содержанию можно поставить в один ряд с произведениями классиков русской поэзии. Хочется надеяться, что публикация произведений А.А.Солодовникова будет продолжена.
